Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров
Шрифт:
Снова отметим: ни одного доказательства личного участия А. П. Голикова в преступлениях, будто бы совершенных в 1921 году на территории Тамбовской губернии, В. А. Солоухин не привел.
Сознавал ли Солоухин, что в освещении тамбовского эпизода биографии А. П. Голикова он потерпел поражение? Что невозможно сочинить «исторический роман», не приводя исторических фактов? Что нельзя создать образ «чоновца Голикова», не располагая ни одним конкретным, достоверным эпизодом? Конечно.
Реванш за абсолютно им не исследованный
В 1920-е годы Хакасия входила в состав Енисейской губернии. Ныне это Красноярский край.
Солоухин в советские времена переводил (с подстрочника!) хакасские сказки. В Абакане у него имелись знакомые. Перед вылетом, в 1993 году, он послал в Абакан телеграмму. Его должны были встретить, поселить, дать провожатых, обеспечить транспортом. А главное, знакомые должны были предупредить работников абаканского госархива, что ожидается прибытие важного московского гостя. Тема его исследования была сформулирована четко: «Действия частей особого назначения на территории Хакасии и преступная роль А. П. Голикова как начальника боевого района».
О том, что он не имеет опыта архивно-исследовательской работы, Солоухин сообщил еще в 1991 году в «Литературной газете». Он прямо заявил, что в архивах никогда не работал. Но теперь Владимир Алексеевич решил исправить давнее упущение.
По абсолютной гайдароведческой безграмотности Владимир Алексеевич не знал, что документы о пребывании Голикова в Сибири удобнее всего искать в Москве. Солоухин понятия не имел, что копии отчетов, рапортов, сводок, разведывательных донесений либо по телеграфу, либо фельдъегерской почтой поступали прежде всего в столицу. Солоухин выбрал абаканский архив.
Встретили его там буднично. Место отвели в общем читальном зале. Поскольку в лицо его мало кто знал, то на именитого гостя через пять минут перестали обращать внимание. Правда, материалы ему подготовили. Вчитываться в каталоги, выписывать номера связок, дел, папок ему не пришлось. Готовить заявки, а затем сутки ждать, когда их выполнят, — тоже. Но Солоухин такой полусказочный сервис оценить не сумел.
Положив под правую руку новенькую тетрадку на сто листов и такую же новенькую авторучку, он бодро распахнул одну папку, другую, третью. И ему стало дурно, зашлось сердце. Он впервые обнаружил, что архивная работа требует кропотливого и долгого труда.
Готовясь к небывалому триумфу, Солоухин решил завести дневничок, чтобы отмечать этапы своей победы. Ряд записей (по недомыслию автора!) позднее попал в «роман».
«Часа полтора-два, — жаловался Солоухин в книге «Соленое озеро», — я ломал глаза на этих слепых, неудобочитаемых страницах и пришел в полное отчаяние. Я понял, что воспользоваться этим архивом не смогу… Нужно оставаться в Абакане, по крайней мере, на месяц. Но месяцами, днями, даже часами (курсив мой. — Б. К.) я сидеть в архиве не мог» [80] .
80
Солоухин Владимир. Соленое озеро. С. 80.
Оторопь Солоухина мне понятна. Каждое хранящееся в архивах «дело» времен Гражданской войны — это стопка прошитых суровой ниткой, а вдобавок даже проклеенных и тщательно пронумерованных страниц. Такое сброшюрованное «дело» могло насчитывать до 1500 страниц.
Исследователю легче работать, если документы составлены от руки,
Каждую разведывательную или оперативную сводку событий за сутки печатали на тяжелой машинке «Ундервуд» единственной закладкой в 12 экземплярах. Первые экземпляры отсылали в ЦК РКП(б), в военный отдел Совнаркома, штаб ЧОН в Москве, в ГПУ на Лубянке, в РВС — тогдашний наркомат обороны. Затем в аналогичные органы, но уже на губернском уровне.
В местном архиве оставляли последние, самые слепые 11-ю и 12-ю копии. Номер копии обязательно указывался на документе. Контролировалась каждая страница.
Двенадцать экземпляров самых секретных документов — это была не только система оповещения. Это была одновременно и система тщательного, всестороннего контроля за действиями каждого — большого и малого — воинского подразделения и каждого командира, начиная с батальонного… Стоило тому же Аркадию Голикову отправиться с несколькими красноармейцами в разведку или попросить подмогу, каких-нибудь 20 человек, об этом сразу становилось известно в 10 самых суровых инстанциях — ближних и дальних, включая Лубянку и Кремль.
Но читателю, думаю, непонятно, что значили слова Владимира Алексеевича: будто бы «днями, даже часами (курсив мой. — Б. К.) я сидеть в архиве не мог». Что же, в таком случае, он собирался в абаканском архиве делать? Не думал же он за какие-то минуты, быстрее компьютера, отсканировать всю информацию о Голикове, которая хранилась в толстенных папках?
Юмор в том, что недавний владимирский колхозник, бывший рядовой Полка особого назначения по охране Кремля, а вслед за тем полуклассик советско-деревенской литературы Солоухин уже наловчился поручать всю черную работу «трудящимся массам». Скажем, в коммунистические времена, когда Владимир Алексеевич твердокаменно стоял на партийно-ленинских позициях, любое дело он начинал с того, что шел к первому секретарю, неважно чего: обкома, горкома, райкома. Возникни в ту пору у Солоухина потребность в архивных документах о Голикове, он бы изложил суть своего дела, полулежа в кресле в громадном обкомовском кабинете в столице Хакасии, в городе Абакане.
Секретарь (естественно, первый!) нажатием кнопки вызвал бы заведующего отделом пропаганды: «Вот знаменитый писатель из Москвы. Небось, зачитывался? Для дальнейшей творческой работы ему нужна вся информация по этому, как его, Гайдару, что ли. Поручи кому-нибудь. Не пылью же гостю в этом архиве дышать».
И пока Владимир Алексеевич выкладывал бы «хозяину» автономии (под армянский коньячок и закусочку из спецбуфета) столичные сплетни и полуантисоветские анекдотцы, весь отдел пропаганды и полдюжины научных сотрудников во главе с директором архива трясли бы «единицы хранения» по ЧОНу. Что могли, копировали бы; не могли скопировать — живьем выдирали бы из подшивок (что вообще-то считалось государственным, если хотите — политическим преступлением) и засовывали бы украденные страницы в свежие папочки с грифом «Секретно». К концу обеда первого секретаря со столичной знаменитостью заведующий отделом пропаганды внес бы охапку папочек прямо в особый кабинетик «для отдыха».
Вот на что рассчитывал Солоухин, простодушно заявляя, что лично у него на поиски документов в абаканском архиве не было припасено ни часу. Владимир Алексеевич по привычке полагал, что ему, как и встарь, откопают, перепишут и даже все запакуют другие. Причем, говоря словами Владимира Ильича Ульянова- Ленина, «совершенно безвозмездно, то есть даром».
Но власть переменилась. Батрачить, да еще бесплатно, на недавнего борца за «великое ленинское дело», а ныне перевертыша, автора скандальной книжки про Ильича, уже никто не хотел.