Арктический экзамен
Шрифт:
Но ударились в шутливые разглагольствования по поводу Васиного «открытия». Виктора как бы забыли, и он собрался уже потихоньку уйти в каюту, но опять не усидел Глушаков:
— Ну, а Пушкину, к примеру, какую бы сейчас положили ставку?
— Пушкину? Вот тут не знаю… Да, наверное, как и всем…
— Скажи-ка, дела какие! — Глушаков обиделся за Пушкина.
Дебаты разгорелись бы вновь, не влети на главный щит Гена Бузенков.
— И этот не спит, красавец! — подивился Пятница.
— Геннадий Николаевич, — начал было Крант, но Гена резко взмахнул
— Шо це такое, Гена? — помог ему Пятница.
— А то! — Бузенков нервно вскинул ладони в каком-то молитвенном жесте. — Они что там? Откуда им что известно?
— Не кипи, давай толком, — тихо произнес Виктор, теряясь в догадках. Бузенков накануне сидел в радиорубке и крутил ручку приемника.
— Толком. Ага — а… Это твоя братия на весь мир сообщила, мол, плавучая электростанция благополучно завершила переход во льдах, прибыла на Чукотку! И… И дала уже — дала! — первый ток золотодобытчикам!
— Подожди, Геннадий, ты сам слышал? — поднялся Глушаков. Загремели стульями остальные, только Пятница не пошевелился.
— Нет, я — не сам… Кулик — плавунок с берега весть принес. Московское радио сообщило, откуда мне взять еще?
— Бывают ошибки, — хмуро произнес Виктор.
— Ошибки — и! Сейчас с «Буслаева» передали — впереди лед. Ледокол «Москва» навстречу, на подмогу идет.
— Ну что ж, Москва маху дала, «Москва» и выручит.
Продолжать чаепитие показалось вдруг неуместной роскошью. Вывалили на палубу, оставив у щита одного Пятницу.
Снег все сыпал. Пахло уже настоящей зимой, ядреной и звонкой, как морозные чурбаки. Снег падал тяжело и отвесно, и было странно наблюдать, как, достигая темного пространства воды, он тотчас исчезал, растворяясь, будто сахарный песок.
Вахтенный матрос, раздобыв где-то деревянную лопату, чистил палубу возле рубки, широкими взмахами перекидывал снег через леера.
— Двадцать миль осталось, товарищи! — открыв дверь рубки, бодро доложил капитан Глебов.
— Спасибо, Павел Сергеевич! — ответил за всех Сапунов.
Снег сыпал, освобождая небесные сферы дневному свету. Вошли в полосу льдов. Разводья уже стеклил молодой ледок, перемешанный со снегом. «Вот и «сала» попробовали!» — подумал Виктор, вспоминая описания здешних мест Старокадомским.
Лед наконец сомкнулся за кормой, но обычных по сему поводу эмоций не вызвал. Напротив, льдины, атакующие суда, казались какими-то родными, домашними.
К полудню подошел вызванный на помощь ледокол «Владивосток». И теперь «Буслаев», получив дополнительную поддержку, неустрашимо продвигался вперед, увлекая за собой «Северянку» и «Решительного».
На станции объявили «горячую воду». Свободные от вахт заполошно кинулись занимать души, на ходу выхватывая из рундуков чистое белье, полотенца.
— Последний парад наступа — ает! — возликовала промежуточная палуба.
— Подходим!.. Братва!..
— Последний парад наступа — ает!..
Близкое побережье, вырастая из морозной полумглы,
Обедали не то чтоб сумрачно, а как-то торопливо, взвинченно, спеша поскорей подняться наверх.
— Да врубите же музыку! — донеслось из коридора.
Корабли постоят и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоду,
Не пройдет и полгода, и я появлюсь,
Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти
На полгода…
На тентовой палубе, куда Виктор кинулся на зов Высоцкого, густая толпа в полушубках. Азартно щелкали затворы фотоаппаратов. Возбужденный, радостный народ снимался на фоне рубки, ледокола, торосов.
Показались крыши поселка. Высокая труба, чернея над белым простором, выбрасывала в небо оглушающе — темный антрацитовый дым. Остроугольная скала мыса, далеко выпирая в море, пестрела проплешинами и обмылками застаревшего снега.
— Дошли! — промолвил Пятница.
«Ну, дела!» — весело подумал Виктор, посматривая на парней. В отворотах полушубков Бузенкова, Милована, Заплаткина, деда — сияли клинышки тельняшек…
— Дошли, Валентин Григорьевич! — кок стиснул за локоть Глушакова и, не дав ему опомниться, повернулся к Бузенкову: — Все еще обижаешься на московское радио?
С «Буслаева» пустили ракету. Описав дугу, не догорев, она шлепнулась в отдалении на льдину, разбрызгивая яркие осколки.
«Вот так и наше плавание!» — вздохнув, подумал Сапунов.
Ледокол еще тянул «Северянку» на коротком буксире, пробиваясь к большой полынье, темнеющей за острым мысом. Там обрисовывались громоздкие надстройки транспорта, стоящего на рейде, под разгрузкой. Сновала с берега самоходка. Игрушечный рейдовый катерок нахально лез на льдину, загородившую ему дорогу.
Дошли.
10
От радуги красок, от блеска и восторга первых минут прибытия, прочно утвердились только два цвета — белый и черный. Белые конуса дальних сопок, напоминающие египетские пирамиды, будто сдвинутые кучно огромным бульдозером, и черная дорога вдоль близкого берега, по которой хлопотливо бегут и бегут в поселок машины.
Сам поселок, чернея кубиками строений, стоит и молчит неколебимо.
Духовой оркестр, «районные адмиралы» и прочие почести, о которых говорили в пути, конечно же голубой треп. И все это понимали! И говорили о том с иронией. Но…