Арлекин
Шрифт:
Награждение советского моряка, как и награждение любого другого, дело обычное. Необычным в данном случае было лишь то, что награждали-то американцы, и награждали за мужество, проявленное этим советским моряком на английском фрегате. Что и говорить, пикантное обстоятельство в пресной атмосфере приема: виден явный демарш Вашингтона. Но почему? Чем провинился Лондон? Присутствующие не были новичками в дипломатическом мире и прекрасно понимали, что, несмотря на союзнические обязательства, соперничество продолжается во всех сферах, на всех уровнях. Война, быть может, даже обострила некоторые разногласия, но их прячут, не выпячивают до времени. Следовательно, соль заключалась в том, чтобы раньше других пронюхать о безделице и, демонстрируя осведомленность, солидно противостоять тем, кто
Хозяин, американский посол, обходил гостей.
В группе англичан он словно бы исчез: подобрались на редкость высокие мужчины под стать Маскему, и когда седовласый американец вынырнул из-за плеч "английской эскадры", он вел, именно ВЕЛ, самого рослого и худого контр-адмирала Маскема. Вел с явным желанием столкнуть его с капитан-лейтенантом, новоиспеченным кавалером ордена "Морской крест"..
– Представьте, господа, мой друг адмирал и наш именинник, - посол добродушно склонил перед Арлекином седой хохолок, - оказывается, старые знакомые и, так сказать, соплаватели: один нес свой флаг на "Абердине", другой пользовался гостеприимством крейсера. Вот она - солдатская скромность! Предлагаю поднять тост за океан, который тесен для настоящих моряков!
Советский военно-морской атташе, знавший истинную подоплеку "гостеприимства", предложил выпить за нашу общую победу.
Маскем держался хорошо. Улыбался. Одними губами, которые, как и раньше, были еле заметны. Неприязни не скрывал, но и не выпячивал. Выслушал посла, выслушал атташе, капитана второго ранга, склонил породистую голову с аккуратным пробором и, слегка приподняв бокал, сухо поздравил с наградой "мистера Арлекина". Поздравил сухо, но все-таки с оттенком иронии.
Никто из присутствующих не слышал об Арлекине. Для этого, как говорится, не было повода. Заметив на лицах понятное недоумение, Маскем добавил с оттенком пренебрежения, что "экстравагантность... гм, псевдонима неким образом согласуется с тем фокусом, что имел место на фрегате "Черуэлл", и поистине изумляющей осведомленностью наших славных союзников и братьев по оружию (корректные поклоны присутствующим и самый глубокий послу США и кептену, военно-морскому атташе) С ТОЙ СТОРОНЫ Атлантики о событии на корабле, входящем в состав эскорта, которым командовал ваш покорный слуга".
Намек на что-то нечистое, на какую-то закулисную игру? Можно понимать, как хочешь. Адресовав этот витиеватый и туманный комментарий к награждению русского моряка американцам, адмирал повернулся к русским "собратьям по оружию".
– За вашу удачу, господин Арлекин! - бокал был поднят вторично, Маскем ждал ответного жеста от капитан-лейтенанта, но тот бокала не поднял, а медленно заговорил:
– На крейсере, помнится, вы признали за мной право считаться европейцем. В вашем понимании, естественно. Не знаю, как поступают НАСТОЯЩИЕ европейцы в подобных случаях, но я - славянин и не пью со своим палачом даже за удачу, ибо его удача - мое поражение.
Лицо Маскема, как когда-то на крейсере, покрылось краской, потом стало белым, словно простыня.
– Предлагаю выпить... - Капитан-лейтенант повернулся к американцам: Удача - это случайность. Выпьем за неизбежное и закономерное, за победу над фашизмом любого вида и любой национальности. За нашу свободу!
Атташе, наш атташе, капитан второго ранга, сжал локоть Арлекина: мол, сбавь обороты, сердешный! Кептен, атташе американского посольства, широко улыбаясь, прятал в футляр ополовиненную "гавану", как бы знаменуя этим окончание небольшого дипломатического спектакля.
Да, он близился к финалу. Адмирал Маскем, кроме упомянутой белизны, никак не проявил своего неудовольствия. Разве что подбородок задрал, Рывком. И стал как бы еще прямее и суше. Несколько секунд адмирал стоял совершенно неподвижно, бессмысленно взирая перед собой, затем постепенно розовея и этим возвращая Арлекина к событиям на крейсере, глубоко вздохнул, круто развернулся и зашагал к дверям, сжимая в руке бокал с коктейлем.
Только теперь Арлекин заметил отсутствие американского посла - исчез "под шумок". Но скандал,
...Все-таки за Арлекином!
Посол прощался с гостями, атташе, кептен О'Нил, - с Арлекином, которого, как бы это выразиться, насторожило, что ли, ирландское звучание фамилии американца и его заинтересованное внимание к русскому офицеру. Было бы естественным предположить за этим за всем какую-то подоплеку. Арлекин ждал разъяснений, и они были сделаны в шутливой форме, которая давала понять, что всякое уточнение, любая дотошность в собирании фактов просто неуместны в настоящее время, а сказанное О'Нилом - любезность, которая хотя и приоткрывает "профессиональные тайны", но не врагу, а союзнику, и это одно гарантирует ему защиту от обвинений коллег в разглашении дипломатических секретов.
Словом, О'Нила интересовала проблема конвоев. Интерес имел практическую сторону, чисто внешнюю, где преобладали анализ, сопоставления и цифры, и сторону внутреннюю. К ней атташе относил все факты, раскрывающие суть человеческих взаимоотношений, взаимодействие интернациональных экипажей и психологическую ситуацию в караванах на разных этапах войны.
Да, кептен О'Нил был историком и по крупицам собирал малейшие свидетельства очевидцев, которые, как он надеялся, лягут когда-нибудь в основу фундамента капитальной монографии о войне на море. Еще он надеялся, что история полярных караванов окажется самой трагической и самой интересной главой этой монографии, главой, которая если и не вскроет сложной сущности взаимоотношений между государствами, не отразит все аспекты неминуемых противоречий, то на основе человеческих судеб покажет возможности сотрудничества между нашими народами и отдельными людьми.
"Благие намерения... - думал Арлекин, слушая, как показалось, слишком развернутое "предисловие" О'Нила, начатое буквально в тот момент, когда спина Маскема еще виднелась в дверях. - Благими намерениями устлана дорога в ад..."
– Я отправился к контр-адмиралу Маскему, имея самые благие намерения, продолжал атташе, - и получил красочное описание злополучного похода, после чего попросил поделиться со мной его соображениями относительно причин новой неудачи. Говорю "новой", так как трагедия конвоя PQ-17 до сих пор кровоточит в памяти. - Они отошли и встали у окна, где никто не мешал одному говорить, а другому слушать. Адмирал, намеками и недомолвками, дал понять, что во всех бедах виноваты "тихоходы" и усилившееся давление авиации и субмарин рейха. О'Нил достал из кармана простенький алюминиевый портсигар с изображением крейсера на крышке - обычную поделку флотских умельцев, какие были распространены в Мурманске, и закурил папиросу. - Подарили русские моряки, пояснил, пряча портсигар. - Итак... Маскем ни слова не упомянул о русском танкере, и я бы ничего не узнал о "Заозерске", его истории и о вас, если бы не мои знакомства среди офицеров Адмиралтейства. Тогда и появилась на свет фамилия О'Греди, заинтересовавшая меня в силу понятных причин: мы оба ирландцы, оба имеем отношение к морю..
– И к нынешней войне, - подсказал Арлекин.
– Вот именно! - согласился О'Нил. - Кстати, недавно я побывал в Эдинбурге, разыскал госпиталь и навестил командира фрегата. Вам передали письмо?
– Конечно.
– Ну, а я уполномочен добавить к нему словесный привет и самые добрые пожелания от вашего боевого друга. Он надеется, вы сочтете возможным считать его. Ну, вы понимаете?
– Понимаю и благодарю. Вы специально ездили в Эдинбург?
– Нет... Но выбор маршрута, естественно, был предопределен желанием увидеть автора рапорта в известные вам (как мне дали понять) инстанции и одного из инициаторов ходатайства, подписанного офицерами "Черуэлла".