Арлекин
Шрифт:
– Да, теперь я вижу, вы в курсе всего...
– Вы должны понять мой интерес, мистер... Позвольте мне называть вас Арлекином? В неофициальной обстановке? Отчего-то мне нравится это имя. Вот и О'Греди, по его словам, был неравнодушен к нему.
Капитан-лейтенант рассмеялся:
– Да ради бога! Во-первых, у нас, русских, есть пословица: "Называй хоть горшком, только в печь не сажай", во-вторых, думаю, вам не придется слишком часто пользоваться этой возможностью. Вы не находите?
– Да. Скорее всего, да... - О'Нил разыскал на столиках пепельницу, выбросил окурок и вернулся в нишу у окна. - Видите ли, Арлекин, я получил копии обоих документов и передал
– Этот орден?
– Да, результат на вашей груди.
Тусклый зимний вечер, узкая Хаймаркет...
Я подымался от Трафальгар-сквера, рассчитывая на Пикадилли забраться в автобус, и вдруг, можно сказать, на пороге "Маджестика" столкнулся с... Арлекином, выбравшим этот день и этот театр, а не "Хаймаркет" или "Комеди", для того, чтобы провести вечер не в номере гостиницы, а "в приятном одиночестве среди людей". Что ж, мне, например, казалось, что было в нашей встрече что-то предопределенное, словно бы разыгранное на подмостках лондонской сцены, однако, прежде чем мы обрели способность говорить связно и членораздельно, мы, так сказать, собственноручно намяли друг другу бока без всяких там сценических условностей и отправились в ближайший ресторанчик, чтобы отдышаться и промочить горло перед долгой беседой. Да, нам было о чем поговорить.
...Разговор закончился далеко за полночь, закончился в номере Арлекина. Да, мне пришлось вытягивать из него каждое слово, а разговорился он, когда мы перебили сон, рассказ близился к концу, и мне оставалось услышать немногое о днях, проведенных в Керкуолле и о путешествии на "материк", как мой друг называл большой английский остров, в отличие от крохотного в Оркнейском архипелаге, на котором застрял, расставшись с "Черуэллом".
Власти не могли или не хотели помочь русскому моряку. В штабе укрепрайона ссылались на погоду, на отсутствие бензина, на отмену рейсов, на приказы Лондона и т. д. Небольшая сумма, полученная благодаря радиограмме с фрегата, подходила к концу. Гостиница осточертела, и стены, сложенные из красного песчаника, нагоняли тоску... Люди, ежедневно (а некоторые по многу раз) встречавшиеся на трехсотметровом отрезке улицы между ее порогом и собором Святого Магнуса, стали хорошими знакомыми. Все они, или почти все, были местными рыбаками, ловившими из-за войны тут же, в заливе Бей-оф-Кёркуолл. Они-то, успевшие в общих чертах узнать историю Арлекина, очень скоро стали недоумевать: зачем ему небо, когда есть море? Зачем самолеты, когда существуют пароходы? И он решился.
Запросив телеграфом небольшую сумму в нашем посольстве, Арлекин заявил властям, что намерен, получив деньги, выехать пароходом из Стромнесса в Скраб-стер, небольшой городок на севере Шотландии, чтобы остаток пути совершить по железной дороге. "Остаток" пересекал всю Англию с севера на юг. Сказали, чтоб не дурил, и запретили трогаться с места, потом решили дать сопровождающего, но в конце концов подчинились обстоятельствам. То ли пожалели денег, то ли под рукой не нашлось подходящей няньки, зато оказался самолет, и Арлекин вылетел в Лондон.
Моя командировка в Англию была краткосрочной и заканчивалась утренним свиданием с нужными людьми. Два часа мы все-таки вздремнули. С Арлекином я простился заранее, так как по завершении дел сразу же вылетал на родину.
* * *
О'Греди проводил меня до выхода из порта, а потом и до мэрии. Но и тут мы не расстались: удобные скамейки, фонтан, чьи струи уже подсвечивались разноцветными
– Какая из ваших заслуг отмечена нашим Знаменем?
– Заслуга, выслуга... При чем здесь это? Как военный моряк, как профессионал, я выполнял свой долг, выполнял то, что вменялось мне в обязанности. Другое дело, что в силу субъективных и... скажем, общечеловеческих причин я выполнял их иначе, чем, предположим, выполняет ландскнехт, наемник.
– Ясно. - Расспрашивать я не решился, но сам-то О'Греди, видно, был не прочь поговорить, - душу разбередили воспоминания, а мой вопрос лишний раз напомнил об Арлекине.
– Накануне моего ранения Арлекин рассказал мне о случае на Черном море, когда командир тральщика подставил корабль под торпеду, чтобы защитить, загородить собой транспорт с людьми. На нем были женщины и дети. Я полагаю, что он рассказывал о себе.
– Да, это был его тральщик.
– Вот видите, я не ошибся! И... словом, мне тоже представилась такая возможность. Правда, я... мы прикрыли "Черуэллом" свой крейсер. Все тот же "Абердин".
– Но уже без Маскема?
– Конечно. Фигура адмирала стала слишком одиозной после разгрома каравана. Вспомнили, что коммодор - креатура Адмиралтейства. Чья конкретно? И Тихо-мирно убрали со сцены, не допустили скандала.
– А "Черуэлл"? Погиб?
– В другой раз, но уже без меня. Да-да-да! Торпеда ударила нас к востоку от Медвежьего. Он был на плаву, а ваши парни прикрыли нас, помогли добраться до Мурманска. В этом городе я был представлен к ордену, в нем и получил.
– Ах, синее море, фрегат "Черуэлл"... Жаль, не увиделись больше: пора о душе подумать, годы-то ушли.
– Ты прав... Душа грустит о небесах, она не здешних нив жилица. Но мы-то, мил друг, пока еще топчем землю!
– И будем топтать, - усмехнулся Арлекин, - а что нам остается делать? Тем более, кажется, там Красотуля высматривает абреков. Там, там, видишь, курсовой двадцать! - Он ткнул пальцем в корявый обрыв, где виднелась тропа, сбегающая на пляж далеко за танцплощадкой. - Она? Может, твоя дальнозоркость лучше моей. Вроде бы она стоит, моя старушка.
– Стоит, но она ли? Не забывай, что я помню Красотулю только молодой, да и то... в гимнастерке и халате.
– Она это, Федя, она... - Он засобирался да и мне успел портфельчик подбросить, чтобы, значит, не мешкал. - Не вижу, но сердцем чую. Хотела сразу со мной на берег, когда узнала в конторе, кто ошвартовался в гавани, да я не пустил. Сказал, что сначала мы одни потолкуем за жизнь. Вдруг, говорю, сцепимся, как Лопес и Бонифаций. Отпустила... Поиграть. Давай, старпом, собирай шмутки!
– Будем собираться, капитан!
...Красотуля с улыбкой наблюдала, как мы пыхтим, придерживая сердце, одолеваем подъем. Конечно, она лишь отдаленно напоминала Красотулю нашей молодости, но ведь и мы...
Глаза у нее остались прежними - такими же черными, как спелый инжир. Этими глазищами она долго разглядывала меня и наконец вздохнула:
– Господи, какие вы оба старые да плешивые!
– Да?! - подбоченился я. - А мне так кажется, я парень еще хоть куда!
– К своему парню привыкла, Федя, не замечаю, а вот взглянула на тебя и сразу поняла, сколько же много воды убежало из наших бабьих глаз в ваши моря!..