Армагеддон №3
Шрифт:
— Ты в тюряху, гаденыш, захотел? Баланду хлебать захотел? Парашу выносить? Я тебя для этого, подлец, одна растила, мучилась? Щас будет тебе тюряха!
Парни, не дожидаясь конца расправы, бросили товарища и побежали в разные стороны.
— Как ты сказал, Фира? "Царица небесная"? — захихикал Марк, поднимаясь и отряхиваясь. — Давай-ка, прибавим ходу! Ладно, что я билеты заранее купил, наш поезд через двадцать минут отходит. Слушай, как тебе это кепи идет! Ты больше свою замурзайку не надевай! Вот повезло, так повезло, Фирка! А ты говоришь: "В метро!"
Дьячок тоже развеселился, едва поспевая за товарищем, приговаривая на ходу: "Нет, главное, ты заметил, Марк, забавную
Ночью они оба пытались составить хоть какой-то план действий в отношении своего старого вузовского товарища Марселя — известного своей неукротимостью и непредсказуемостью. Марсель стал известным в исламском мире религиозным деятелем. Впрочем, эта известность держалась не столько на знании священных стихов Корана или особом благочестии, сколько на той же неукротимости его дикой натуры. Одна любимая с юности поговорка Марселя "Нам, татарам, все равно! Лишь бы крови побольше!" — заранее внушала обоим опасение в успехе их предприятия.
Потом они вспоминали общие байдарочные походы, институтские вечера самодеятельности… Вспомнили, как на студенческих вечерах пела их чудная подружка Софочка, из-за которой так и не женился Иосиф Береш… Марк уже спал, беспокойно ворочаясь во сне, а Порфирий Дормидонтович еще молился за упокой души старого приятеля. Он совсем не удивился, что Иосик вдруг появился рядом. Первым делом он жестом попросил показать, надежно ли они прячут бляхи. Немного успокоившись, показал два пальца, мол, когда есть две бляхи, это лучше, чем совсем ничего. Потом принялся махать рукой на восток. Даже написал на запотевшем стекле "Сибирь!!!". Порфирий Дормидонтович понял, что говорить с проколотым сарами горлом Иосик не может и мертвым. Он обнял его, стал уговаривать больше себя, чем Иосика, что все у них теперь получится, что он нисколько не обижается на Марика, мало ли что в газетках нынче пишут, что главное, чтобы Иосик не волновался и успокоился… Они так славно успокоились вдвоем, что Порфирий Дормидонтович сам не заметил, как заснул… И проснулся только утром, когда его начал трясти Марк:
— Подъезжаем к Казани! Проснись, Фира, проснись! Да проснись же ты, ё-мое!
МЫ ПРОСТИМСЯ НА МОСТУ…
— Проснись, Гриша, проснись! — тряс Петрович бесчувственного Григория. — Да проснись же ты, ё-мое! Краля твоя в другое купе переезжает! Я же говорил, что давно надо было вам вдвоем от этого очкарика сваливать! Как сейчас к Алле в седьмое купе заедет, так хрен ты оттуда ее выковырнешь… Я к этой… к ним с уговорами не пойду, учти. Умываю руки, как Понтий, мать его, Пилат. Да просыпайся же ты, бог мой!
— К Алле? — с нескрываемым страхом переспросил Григорий, сразу приходя в себя.
— К ней самой! Надо было мне раньше догадаться, что она ее себе возьмет, — ныл Петрович, помогая Ямщикову застегнуть фланелевую мятую ковбойку. — Не хотел ее в вагон пускать, Аллах соврать не даст! А она мне говорит с такой усмешкой: "Ты что, хочешь, чтобы я такое пропустила, мальчик? Проход не загораживай! Вещи прими и не смей мне возражать!" Так, веришь ли, схватил ее чемоданы, сам донес, сам постельку застелил…
— А Седой-то куда смотрел? — больше у самого себя, нежели у Петровича, поинтересовался Ямщиков, застегивая брюки.
— Да чо он может-то, раз теперь сама Алла за это взялась? Сидит, щурится филином в своих очках… Я тебе скажу, что никто ничего против этой Аллы не сделает. Как она скажет, так и будет. Вся железная дорога ничего с ней сделать не может, а что там может этот твой крендель в очках? Я пришел работать, старики уже об этой Алле шепотом рассказывали. Сам
…Пока первое купе с большими трудностями и лишениями пыталось сплотиться в единый тригон, весь состав, включая прицепной вагон, моментально, буквально за четверть часа сплотился под железной рукой дамы средних лет, представлявшейся просто Аллой.
В сущности Петрович с расстройства и сильного похмелья проговорился о давнем, тайном позоре всех российских железнодорожников… Когда Алла появилась на железных дорогах, доподлинно не знал никто. Говорят, еще в старину на пароходах, курсировавших по основным водным артериям России, являлась эта прилично одетая дама с усиками над верхней губой и пронзительным взглядом красивых зеленых глаз. И будто бы ее тоже звали мадам Алла Поршутинская. Анатолий Торсуков, втянувший Петровича в торговлю всякой живностью, до сухогруза "Композитор Чайковский" ходил по Волге до Астрахани. Однажды, будучи, правда, не совсем трезвым, он рассказал Петровичу тамошние легенды, будто бы Алла предпочитала раньше комфортабельные каюты первого класса дорогих пароходов, шлюзовавшихся в Тихвинском, Августовском и Березинском каналах. Позавтракает, бывало, в ресторане на верхней палубе, полюбуется видами водной глади под музыку духового оркестра, разобьет сердца всем военным… и исчезнет! Даже сложилось такая примета, что если Алла откушает осетра, то непременно обшивку судна надо бы поменять. А если она закажет телятину в трюфелях под белым соусом, это означало, что все незамужние дамы, путешествовавшие первым классом, в скором времени счастливо устроят свою судьбу. Поэтому к Алле сразу все половые с телятиной так и бросались! Кто ж не хочет на чай пару сотен от мамзелек загрести…
Но уже с 1837 года на всех иллюстрациях "Санкт-Петербургских Ведомостей" и "Московских Ведомостей", а так же в духовных изданиях, бесчисленных листках земств, городских управ, в губернских газетах и изданиях градоначальств — повсюду замелькало недовольное личико усатой дамы в шляпке с черным страусовым пером. Отчего-то рисовальщики всегда выхватывали именно это запоминавшееся лицо из толпы восторженных подданных неподалеку от августейших особ, путешествовавших по Царскосельской железной дороге.
Сосед по дому Петр Волошкин, работавший когда-то начальником состава, тоже поведал Петровичу, будто лично видел журнал со старинными фотографиями из истории российских железных дорог. Так эта Алла была на всех фотографиях открытия крупнейших в Европе железок: Петербург—Москва и Петербург—Псков—Варшава—Вена. А когда в 1892 г. после реконструкции заново открывали железнодорожные узлы, соединявшие Москву с Петербургским морским портом и сетью железных дорог Западной Европы, Алла повсюду уже позировала в обнимку с самим Витте. Причем на голове Витте красовалась ее кокетливая шляпка со страусовым пером и крупным топазом, а на Алле — лихо заломленная форменная фуражка Сергея Юльевича.
Впрочем, окончательно Алла перешла на железную дорогу гораздо раньше — с момента строительства железной дороги Москва—Нижний Новгород, соединившей Москву с Волгой, бывшей когда-то столь любимой транспортной артерией этой странной дамы. Линии Москва—Рязань—Воронеж—Зверово, Козлов—Тамбов—Саратов, Москва—Тула—Орел—Курск—Харьков, продолженные затем до Севастополя, Ростова-на-Дону и Владикавказа, хорошо запомнили ее придирчивый гастрономический вкус. Говорят, что знаменитая солянка, прославившая рестораны железных дорог южного направления, до сих пор готовится строго по ее рецептуре. По крайней мере, сам Петрович слышал, как шеф-повар привокзального ресторана в Харькове строго выговаривал подчиненному, решившему тайком сожрать банку маслин: