Армагеддон был вчера
Шрифт:
Первое появление эльфов случилось внезапно, как молния, и разрушительно, подобно разыгравшемуся шторму. Сперва никто и не понял, что это за странный, пронзительный свист разнёсся над посёлком, вселяя тревожный страх в готовящихся ко сну мирных селян. Но мужчины, один за другим выходившие из домов посмотреть, что происходит, почему-то не возвращались обратно… А потом вдруг занялся жарким пламенем первый дом… За ним второй, третий… И вскоре горела уже вся деревня. Женщины с воплями ужаса и отчаяния выбегали из горящих изб, прижимая к груди перепуганных младенцев и держа за руку малышей постарше… Многие, даже
Свист…
Немногим удалось пережить ту кровавую бойню. Лихт был там. Чудом уклонившись от летевшей к его удивлённому лицу стрелы – сказалась многолетняя выучка бывшего дайкона, – он быстро сообразил, что к чему. И, перехватив покрепче верный боевой топор, с которым расставался, только ложась в кровать, опрометью бросился в темноту ночного леса. Мигом подметив, откуда идёт обстрел, Лихт, укрываясь за горящими избами и кустарником, полукругом обошёл напавших и молнией врезался им в спины. К тому времени большая часть селян уже была мертва, а над деревней занялось алое зарево бушующего пожара.
Застав эльфов врасплох, бывалый дайкон устроил им настоящий зорнов пир, в слепой ярости круша и повергая всё и вся на своём пути. Ещё несколько уцелевших и сумевших прорваться к атакующим мужчин вступили в схватку с безжалостными ночными охотниками… Но эльфов было слишком много, и сопротивление расслабленных долгой мирной жизнью селян было быстро подавлено и смято… Лихт дрался, как разъярённый медведь, но и он не смог устоять под напором многочисленного воинства ночных стрелков…
А потом была казнь. Эльфы собрали всех уцелевших и на глазах рыдающих в панике и отчаянии матерей и отцов резали глотки их малолетним детям, начиная с младенцев. Потом под стоны рычащих в бессильной злобе и ярости мужчин сжигали живьём их женщин, превращая казнь в мучительную пытку… И только после, весьма довольные собой, одного за другим четвертовали оставшихся. Но плакать и стонать уже было некому, ибо мужчина, лишённый семьи, не стонет, а только, скрипя зубами от злости, сам ищет лютой смерти…
У Лихта не было семьи. И даже просто приглянувшейся женщины. Поэтому когда прибыли привлечённые пожаром и криками сородичи из других деревень, он ещё сохранял рассудок …
Эльфы, заметив приближающихся сородичей тех, кто ещё день назад был счастлив в этом ныне разорённом селе, а теперь лежал на его центральной площади, спешно бежали в лес. Прикончить оставшуюся дюжину мужчин они не успели. И весь израненный, пронзённый многочисленными стрелами Лихт чудом остался жив…
А потом была погоня. Миролюбивые охотники, столяры и пахари, узрев кровавое разорение села, разом превратились в отряд разгневанных, разъярённых мстителей, готовых сокрушить любого недруга одним только свирепым рыком. И в нём, в этом звуке, любой эльф мог услышать только свою смерть…
Долгий бой, долгие поиски в ставшем теперь чужим лесу… Западни и ловушки – эльфы не умеют воевать в открытую, способны только метать стрелы из-за куста. Попытка уничтожить ещё одну деревню обернулась для кошкоглазых сокрушительным поражением, после которого они надолго запрятались в самой глубине леса, зализывая раны… Ещё бы – на открытой местности орки лупят почти что
Пока ночные охотники отсиживались в лесах и стругали новые луки, гоблины дружно засели в кузнях. Днями и ночами оттуда слышался непрерывный звон и грохот – ковали оружие и доспехи на всех мужчин долины. А орки в это время обучали боевому искусству своих ещё недавно таких добродушных соплеменников.
И когда эльфийское войско вновь высунулось, его ждал неприятный сюрприз – лес был вырублен до расстояния полёта стрелы от каждого посёлка. А на открывшейся Оку Митры равнине их поджидали закованные в латную броню непримиримые отряды хмурых и свирепых воинов.
Свист…
Горели пашни, горели прекрасные сады, с таким тщательным усердием и любовью взращённые заботливыми троллями. Во всех посёлках начался голод. Измождённые, уставшие и голодные селяне отчаянно пытались прорваться в лес, добыть дичи, дабы накормить свои семьи… Но там их неизменно встречали только лютые стрелы…
– Зачем? – отчаянно кричала пожилая женщина, вышедшая поутру к самой опушке леса. – Зачем вы это делаете? Почему вы убиваете нас? Почему?
– Потому, что вы уроды, – раздался спокойный голос высокого статного эльфа, облачённого в расшитую драгоценностями мантию, который неторопливо, величественно вышел из леса.
Он приблизился к обезумевшей от страха и отчаяния старухе, бережно прижимающей свёрток с младенцем к груди, презрительно плюнул в неё и повторил:
– Потому что вы уроды, и вас не должно быть. Видела бы ты своё омерзительное лицо, старуха, – эльф вновь плюнул в глаза женщине. – Ты, жалкая тварь, пришла просить меня о милости? Милости для себя и своего уродливого отродья? Что ж, ты её получишь…
И с этими словами он быстрым движением вонзил женщине кинжал под рёбра, после чего, ухмыляясь в ещё широко раскрытые глаза уже мёртвой старухи, недрогнувшей рукой придушил младенца…
Свист…
Вопли и рык убегающих орков постепенно затихли в отдалении, и лес наполнился новыми звуками. Сперва чириканьем возвращающихся в свои гнёзда вспугнутых пташек, шелестом крон, колышущихся под безразличным ко всему ветром, шебуршанием мелких зверьков в густой траве… А после послышались шаги. Осторожные, почти беззвучные, едва касающиеся буйной растительности шаги ночных охотников… Но ещё раньше, чем он это услышал, Лихт почувствовал запах, отвратительно приторный запах эльфов, который теперь не спутает ни с каким другим.
Зубы дайкона скрипнули в свирепой злобе, но могучая рука Хоупа крепко стиснула его запястье – мол, ещё рано, лежи и не дёргайся.
Постепенно запах стал настолько резким и отчётливым, что Лихт инстинктивно вцепился в рукоять боевого топора, норовя снести половину туловища любому кошкоглазому, что приблизится на расстояние вытянутой руки.
Но эльфы и не думали обшаривать каждый куст, а только молчаливо и уверенно двигались вслед за далеко ушедшим орочьим отрядом, время от времени посылая вдогон разящие стрелы. К пронзительному свисту прибавилось звонкое и как будто торжественное пение тетивы, затем второй, третьей, и вскоре весь лес словно пел, возвещая победное шествие врага… .