Армагеддон был вчера
Шрифт:
Так и есть: соседский Мишка, четырёхлетний бандит, одетый в одни шорты и стоптанные сандалии, старательно давил песчаные куличи, аккуратно разложенные по краю песочницы его младшей сестрёнкой – Аннушкой. Ну, это для Кесаря Кесаревича она была Аннушкой, все остальные называли её просто Анькой. Девочка в мятом застиранном сарафанчике неопределённого цвета стояла тут же и отчаянным рёвом пыталась привлечь внимание хоть кого-то из взрослых. Мишка тем временем уже добрался до последнего куличка, и тут Аннушка не выдержала – треснула пластиковой лопаткой непутёвого братца по вихрастой башке. За что немедленно получила в лоб и плюхнулась на попу, обогатив
– Мишка, паразит такой, опять сеструху донимаешь! – раздался женский голос из окна этажом ниже. – Я вот сейчас спущусь, да задницу-то тебе обдеру!
Пацан, нимало не испугавшись, поднял голову, глумливо расхохотался, но, от греха подальше, порскнул через кусты акации в скверик. Аннушка моментально успокоилась и принялась терпеливо восстанавливать песочную «кухню».
Отсюда было видно, как Мишкин отец сидит на лавочке в том самом скверике с парочкой похожих на него алкашей. Время от времени они разливали что-то из пузатой бутылки по пластиковым стаканчикам, с упоением прикладывались, занюхивали рукавом. На ребячий плач папа не обратил ни малейшего внимания – или привык, или же ему было абсолютно наплевать. Что, видимо, вернее.
Мимо них прошла молодая пара с коляской. У мамаши обиженно поджаты губки, папаша идёт чуть сзади, хмуро глядя по сторонам. Это соседи из третьего подъезда. Ни дня не могут прожить без ссоры, что за семья!
Кесарь Кесаревич опять вздохнул и шаркающей походкой прошёл к мойке. Долго и тщательно споласкивал стакан, смотрел его на свет, недовольно хмыкал и снова споласкивал. Затем так же старательно протёр насухо вафельным полотенцем, опять посмотрел на свет, и, наконец, довольный результатом, поставил в шкаф. Глянул на часы, висящие над столом, зачем-то постучал сухим узловатым пальцем по стеклу.
Два часа.
У людей разгар рабочего дня, а для него только-только утро началось. Что поделаешь – с молодости привык работать по ночам, теперь поздно перестраиваться.
Спустя некоторое время Кесарь Кесаревич, уже умытый, побритый, аккуратно причёсанный, сел за свой рабочий стол перед стареньким «Ундервудом». Поправил толстую пачку отпечатанных листов по правую руку, взял чистый лист из пачки слева, задумчиво уставился на стену. На стене, над самым столом канцелярской кнопкой был приколот пожелтевший уже листок с надписью:
«Титульный лист. Эссе. Рабочее название…» На месте названия, впрочем, ничего напечатано не было. А, ладно, потом придумается…
За стенкой послышался грохот разбитой посуды, отборный мат. Причём материлась женщина, что вообще ни в какие рамки не лезет!
Кесарь Кесаревич зажмурился, до боли закусил палец. Да, надо торопиться, надо работать, времени совсем не остаётся.
«…ОНИ не такие, как мы. И в то же время Они неотделимо живут прямо в нас…» – слова вылетали из-под мечущихся лапок пишущей машинки, словно тончайшая нить паука-шелкопряда, – вроде бы целеустремлённые, и в то же время абсолютно безжизненные, слабые. Не было в них ни силы, ни правдивости. А ведь это эссе-разоблачение! Каждое слово должно бить наповал, как пуля снайпера – прямо в сердце! Но пока будут подыскиваться нужные слова, ОНИ окончательно испоганят весь род людской. А потому он торопливо строчил, захлёбываясь невыразительными словами и едва не подвывая от своей медлительности.
«…Оболваненные люди списывают ИХ проделки на несуществующих домовых, на полтергейст, на зелёных человечков. Последнее, кстати, не так уж и далеко от истины: в том смысле, что ОНИ – это пришельцы.
Кесарь Кесаревич задумчиво погрыз ноготь, продолжил:
«…Это – чужаки, уничтожившие по злобе своей место предыдущего обитания. ОНИ не из нашего измерения, и только это позволяет ИМ беспрепятственно завладеть нашими телами, нашими разумами. Вся их сила, мощь, даже могущество – ничто без физической оболочки. Поэтому мы нужны ИМ как доминирующий вид на планете.
По природе своей человеческое существо доброе и отзывчивое. Да, только нам присуще такое замечательно качество как Соучастие. Изначально мы добры и правдивы. Человеколюбие, филантропия – есть ни что иное, как необходимые качества для видовой экспансии homo sapiens.
Зато злоба, коварство, подлость, ненависть противоестественны человеческой натуре, и это в нашу жизнь привнесли именно ОНИ…»
Кесарь Кесаревич косо глянул на часы. Пять часов вечера. Сейчас усталые, измученные после трудового дня люди потянутся домой, и двор вновь наполнится раздражением и ненавистью.
В это время Кесарь Кесаревич всегда выходил прогуляться в скверик, а заодно и понаблюдать, выявить и зафиксировать в памяти самых отъявленных, наиболее явно проявляющих себя ИХ. В последнее время это тоже стало его привычкой. Тем не менее, сегодня он решил немного задержаться с прогулкой. Объяснить себе мотивы этого поступка он не мог, сколько ни шевелил бровями и ни морщил лоб.
Тут Кесарь Кесаревич оторвался от клавиш и удивлённо прислушался. Непонятно – что же его так насторожило? Он встал, прошёл к окну и долго смотрел во двор. Тишина!
Поразительно! Люди возвращались с работы, проходя через скверик в замкнутое пространство двора их «хрущёвки», но все шли безмятежные, умиротворённые. Даже Фирсов – сосед с третьего этажа – не орал, как обычно, на свою жену, а шёл рядом с ней величаво и спокойно, в одной руке неся тяжеленную сумку с продуктами, что вообще-то нонсенс, другую, согнутую в локте, подставив жене для опоры.
Засосало под ложечкой: нахлынуло давно забытое ощущение «дежа вю». ЭТО снова происходило, и это надо было немедленно увидеть своими глазами. Торопливо одевшись, Кесарь Кесаревич, тем не менее, не забыл повязать галстук и прикрыть лысину шляпой – как-никак он интеллигент. А потому должен проявлять уважение к себе и окружающим даже в таких мелочах.
Выйдя во двор, он удивился ещё больше: повсюду царил бархатный покой летнего вечера. Даже злобные старушенции, что никогда не упускают случая вцепиться в кого-нибудь со своими нравоучениями, вежливо поздоровались с ним, чего давным-давно уже не делали. Раньше они только брезгливо поджимали губки и провожали его ненавидящими взглядами. Не просто так, конечно, ненависть возникла – однажды он-таки поставил их на место. По-интеллигентному вежливо, понятно, и всё же достаточно решительно. А сейчас! Казалось, сама атмосфера была насыщена добротой, это ощущалось всей кожей, всем существом.