Армагеддон. Часть 2
Шрифт:
Чудовище не пыталось спастись, а только закрывалось конечностями, которые, скорее всего, когда-то были руками. Закрывало себя, мертвую Настю и как-то ужасно жалобно, почти по-человечески верещало.
Скоро все закончилось. Облитые синим, Иван и Гена оттащили монстра в сторону, бросили где-то в углу. В доме стало сразу тихо, слышно только было, как яростно дышал Иван, а от Столярова не исходило ни звука, словно он и не был жив. Сэм еще раз подивился его хладнокровию. Подошли к трупу фельдшера. Иван опустился на колено, посвятил фонарем на страшную рану, зиявшей в груди и животе Густой, провел пальцем по её краю.
– Как странно, кровь свернулась. Это с ней сделали не сегодня. – Он еще раз присмотрелся. –
– Да вроде в четверг. Уже четвертый день. – Ответил Гена.
– Слушай. – Было видно, что Ивана осенила мысль. – Посмотри на этого. – Кивнул он в угол, имея в виду Лешку. – Есть на нем кровь.
Гена прошел в угол, посветил фонарем на труп, подцепил носком сапога, боясь прикоснутся к Лешке, осмотрел.
– Нет. Крови нет.
Сэм видел эту картину, словно со стороны, словно бы не с ним все происходило. Видел, как Иван и Гена убивали Лешку, видел, как тот пытался защититься и защитить Настю. Видел, как потом его труп тащили в угол и мешком бросили там. Видел, как осматривали Настю и понимал всю чудовищность этих событий.
– О, боже! – Сэм схватился за голову. Он съехал спиной по стене, зарылся в локтях и коленях. – О, боже! Что мы наделали! Что мы наделали! – Его сотрясали рыдания. – За что ты с нами так? За что? – Уже не понятно к кому обращаясь, сквозь рыдания, выкрикивал он. – За что?
Гена и Иван подошли к нему, присели рядом, но не смели что-либо сказать. Не знали что сказать, и не могли. И сделать ничего не могли.
В небе над поселком загудела тревожная сирена.
***
Бомбили районный центр. Как раз там жила Машина тетка, и вначале Иван планировал своих домочадцев отправить к ней в город, но потом изменил решение – всех переправили в областной центр, известный Сибирский город. Но и там они долго не задержались – поехали дальше, туда, где, по мнению Ивана, было спокойнее.
Но в районный центр ушли почти все поселковые. Все молодые и сильные, с семьями, одни к родственникам, старики. Остались несколько особо упрямых лесорубов, оберегающих свои жилища от возможного мародерства и не ищущих «добра на чужбине», семья пекарей Колкиных, с сыном Лешкой, который помогал Гене на пилораме и они четверо. Гена, Иван, Сэм и бармен Анатолич. Была еще загадочная кухарка, которая работала у Анатолича, и которую никто никогда не видел, но каждый, непременно, интересовался её у Анатолича. Кто-то из праздного любопытства, кто-то в желании узнать действительную личность, как лейтенант полиции Парамонов Илья Васильевич, в простонародье участковый. В первое время на настойчивые расспросы Ильи Васильевича, Анатоличу удавалось находить более-менее сносные отговорки, но со временем, ему это давалось все сложнее, и в итоге он уступил. Но всем тем, кому было интересно разрешение этого загадочного вопроса по установлению личности кухарки, всем им пришлось смириться – участковый, вышедший под солнце из трактира, видом своим представлял глубокое удивление и в какой-то мере испуг. На расспросы жителей о новой таинственной соседке он или отмалчивался, или невпопад кивал головой. Так и не выдав тайны Анатолича, первым сгинул во время нашествия абасов.
Они втроем выскочили на улицу, задрали головы вверх и увидели в ультрамарине неба инверсионные следы ракет. Никто не пытался скрыть атаки, не убивали ночью – знали, что сопротивления не будет. В городе почти не осталось людей, а те кто все же был еще человеком и по какой-либо причине не покинул райцентр, уже не мог ручаться за свое будущее, свою человечность и принадлежность к земной цивилизации. Скорее всего, у этих людей уже происходили не обратимые мутации, превращая их во внеземных монстров.
– Гена! – Вновь став самим
Столяров бежал по грунтовке их центрального «проспекта» до первого дома. Топоры поскрипывали в ладонях, сапоги раздавливали известняк в пыль. Он знал, что его хозяева уже давно уехали, бросив весь свой скрап и заперев входные двери. Дернул ручку – заперто, обошел дом вокруг, заглядывая в окна – они отвечали ему черно-белым свинцовым отражением. Пусто.
Перебежал дорогу, дернул дверь второго дома, обошел его кругом – то же самое. Пусто. И так еще с пятью домами. Шестой был Николай Николаевича, бывшего главы поселковой администрации, все еще крепкого старика, лет шестидесяти восьми, критиковавшего все подряд, начиная от современной власти и заканчивая молодежными нравами. Будучи перфекционистом во всем, что он не делал лично, ему почти ничего никогда не нравилось. И даже на предложение спастись, уехать из поселка, он ответил тем, что ему не смогут предложить лучше, чем у него есть сейчас, именно теперь. А потому, чаще от него слышали упреки, ворчание и, иногда даже угрозы мистическими судами. Ему хотели помочь, надеялись, что он может одуматься и разум возобладает над старостью. Но нет, старик был непреклонен. Так и бросили его в его одиноком доме. А когда покидающие поселок жители, вереницей проезжали местное кладбище видели его. Старый, разбитый и ссутулившийся, обнимающий деревянный крест. Плечи его вздрагивали. Но не посмели подойти, не нашли слов, кроме необъяснимого чувства вины. Так и уехали. А теперь Гене нужно еще раз попытаться его уговорить спасти себя и сохранить оставшиеся годы.
Столяров дернул дверь, она со скрипом отошла в сторону и тут, за верхушками деревьев бухнула, земля под ним содрогнулась, возвращая в реальность. В городе рванул особо крупный заряд. Волна воздуха на излете качнула кончики сибирского леса, вспугивая налетевшее в последнее время воронье, черным вихрем закружившееся над поселком. Столяров сделал шаг в распахнутый зев полутемного тамбура избы Николая Николаевича.
Громко крикнул в пустоту, качнулась занавеска, заиграв резаным узором на полу, звякнул советский хрусталь в советском шкафу. У главы все было старое, еще доставшееся в наследство от его деда. И даже характер, как он сам про себя говорил, был дедовский – неуступчивый. Гена сделал еще шаг, потом еще один. Дом отзывался пустыми звуками, мертвым эхом. Хозяина не было дома. Столяров расслабился и облегченно выдохнул, смело прошел в середину зала и увидел ЕГО.
Глава сидел на противоположном краю стола, развернутого к выходу, оттого Гена не сразу смог его увидеть. Николай Николаевич был с ног до головы, хотя Столяров этого не видел, но смог представить, синим. Руки вывернуты неестественно и уже не были человеческими, а из пасти, лицом и ртом «это» Гена уже назвать бы не смог, вывалились чудовищного вида синие щупальца. Глава был жив, если судить по нервным подергиваниям щупалец, он сидел и смотрел на гостя. Молчал и не двигался. Столяров тоже замер, ошарашенный таким приемом. Потом, через некоторое время, в течение которого ничего не происходило, Столяров произнес: