Армагеддон. Часть 2
Шрифт:
– Николай Николаевич. Вы как? – Глупый вопрос, он это прекрасно понимал, но и ситуация была, прямо сказать, из ряда вон. – Ей. – Осторожно пробовал достучаться до существа Гена. – Вы живы? – Еще один глупый вопрос, и снова ничего не произошло. Тогда он стал медленно, обходя справа стол, приближаться к хозяину.
Гена наступил на изрезанный луч, прочертивший свою половицу. В свет попали, блеснувшие серебром, лезвия двух топоров. Зайчиками отразились и запрыгали по глазам существа.
Николай Николаевич, или то, что от него осталось, зажмурился, не стерпев давления света, тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение и осмысленно посмотрел на пришедшего. Зашипел негодующе, поднялся из-за
– А вдруг это не Николай Николаевич? – Забилась мысль в голове у Столярова. – Вдруг Николая Николаевича уже и нет, а это вовсе не он, а какой-нибудь случайный монстр. – Столяров лучше пригляделся к существу, разглядел остатки одежды. Среди прочего отчетливо проступал левый лацкан пиджака, на котором поблескивал значок принадлежности партии, в которой состоял глава, как администратор. Это точно был Николай Николаевич. Гена задержал дыхание. Существо тоже не двигалось, видимо ожидая реакции человека.
Неожиданно Столяров вспомнил существо, которое раньше было заикой Лешкой, то, что они увидели возле мертвой Насти. Вспомнил, как желание существа они ошибочно приняли за агрессию. Вспомнил, как убили его в слепой ярости, и помнил плачущего Сэма. Вспомнил свое дурацкое состояние, когда хотел пустить слезу, но не мог, когда словно кошки расцарапали душу изнутри, когда вспомнил сироту Лешку, которого всегда хотелось пожалеть. Вспомнил Настю. И вот теперь опять перед ним существо, опять Гена его боится до чертиков, боится своей реакции, и неизвестности что несло само существование абаса.
– Черт! Да как будет правильно? – Закричал он у себя в голове. – Как поступить, чтобы это было правильно? – Ответа он так и не услышал, но вот существо, видимо как-то по-своему прочитав намерения гостя, вышло из-за стола и пошло, как был на задних уже ногах-лапах, неуклюже, прямо, словно проглотив столб, навстречу Столярову. Оно шипело и двигало отвратительными и уродливыми щупальцами. Значок по-дурацки блестел на лацкане, слюни стекали и капали из пасти на дощатый пол, растягиваясь в почти невидимые прозрачные нити. Гена терпел, как мог, хотя в его груди уже набух и дальше наливался страхом и яростью огненный шар. Но он ждал.
Из-за спины существа показались две костяные руки и дернулись в сторону Столярова. Первые две, ранее бывшие человеческими, так и остались безвольно висеть спереди. Гена не выдержал этого необъяснимого действия – трухнул.
– Ааа! – Закричал он истерично, и не помня себя, взмахнул руками. Гена даже не осознавал, что в его руках все так же были два топора, жадно блестевшие свежим серебром. Выставленные вперед костяные руки отлетели отрубленные в стороны. Существо дернулось, видимо не ожидая подобной реакции от гостя, которому, можно было и так подумать, оно проявило симпатию и жадно зачмокало челюстями. А потом облокотилось руками о пол и стало понятно, что это положение более привычно существу.
Оно яростно зашипело на Столярова, гневно плюясь в пространство вокруг себя, извивающими щупальцами и бросилось вокруг Гены, вокруг стола, по стене, в сторону выхода. Оно бежало и без умолку верещало на своем полу птичьем языке.
– Это точно Николай Николаевич! – Про себя отметил Гена и бросился следом за ним.
Существо, некогда бывшее поселковым главой, очутившись за спиной Столярова, не стало ждать, бросилось сразу к выходу, но там натолкнувшись на дневной жар и яркие солнечные лучи, опешило. Остановилось, привыкая к уличным условиям, после полутени прохлады деревянного дома. Эта задержка сыграла на руку его преследователю.
Николай Николаевич, или то, что от него осталось, сделал пару шагов под открытое небо, задрал теперь такую ставшую уродливой голову и заглянул в глубину ультрамарина. Выдохнул и упал мертвым, истекая синим в придорожный известняк. А тот напитывался, раскрывался узорами, словно из уходящей жизни, рождая собственную, придорожную. Но почему-то Гене послышалось выдохе мертвого существа человеческое протяжное «Дааа».
– Нет. – Не соглашаясь с собой, заговорил под нос Столяров. – Такое не мое. Не мое это, слышать всякое от такого рода, – он посмотрел на труп, – существа человеческую речь. Это на сумасшествие похоже. Но я еще не сошел с ума. – Он снова посмотрел на тело. – Хотя черт его знает. – Он почесал голову. – Скажу Сэму и Ивану, а они уж пусть думают потом, что с этим делать! А с меня хватит всех этих мифологий! Я просто человек и я не виноват. – Он подошел к Николаю Николаевичу, выдернул топор, высушил известняком и протер об остатки одежды существа. Перехватил топоры покрепче, до скрипа в ладонях и пошел к следующему дому. Теперь он знал, что будет делать, если ему снова встретится абас и Гена не сомневался.
***
Столяров совсем забыл о том, что должен был зайти за Анатоличем, который, по задумке Ивана, должен был оказывать посильную, в том числе моральную, помощь Гене, в его нелегком труде по борьбе с абасами, существами, переродившимися из людей и прочей нечестью. Хотя все прекрасно понимали, что с любой нечестью Столяров сможет справиться самостоятельно, без чей либо помощи, а вот с абасами способен сладить только Сэм и больше никто и вероятно, что количество не было определяющим фактором к победе. А вот с теми, что раньше были «человеками», а теперь мутировали в этих чудовищ, существ, с такими он легко справлялся. И тут даже ничья помощь не нужна была, ему помагала армейская выучка, заработанная на службе по контракту в «горячих точках». И сегодня он увеличил свой счет поверженных мутантов до пяти.
Час, отведенный Иваном на изучение поселка и поиска живых, давно вышел, а Гена только ввалился в трактир к Анатоличу. Сразу запросил стакан воды, но все также, с легкой руки бармена, получил стакан водки, бутерброд с сыром местного производства и свиной копченой колбаской. Потом, все же под мольбами Столярова, налил тому целый графин ключевой воды. На улице стояла невероятная жара для глубокой октябрьской осени и поэтому ледяная вода была настоящим спасением. Когда Гена со всей едой расправился, они вдвоем вышли в пылающий горизонтом вечер. Хоть и стояла вечерняя духота, но в природе был октябрь и поэтому шесть часов вечера оставались все теми же шестью часами вечера поздней осени. Уже смеркалось. Анатолич захлопнул двери трактира и закрыл на замок, чему сильно удивился Гена:
– А как же твоя помощница? Она тут ночует?– Спросил он Анатолича.
– Нет никакой помощницы. – Недовольно буркнул бармен. – И хватит об этом.
Столяров безразлично пожал огромными плечами. Анатолич поднял за ствол прислоненную к дверному косяку видавшую виды двустволку, опиравшуюся на приклад, ремнем перекинул через плечо.
Выдвинулись вдвоем в сторону пекарни и чем дальше они отходили от трактира, чем отчетливее, Столяров мог в этом поклясться, слышался девичий горький плач. Прямо вот рыдание. Он вопросительно посмотрел на бармена, тот угрюмо шел и молчал, уставившись в одну точку, и всем видом словно бы говорил: