Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии
Шрифт:
Периодически в череду «таблички – карты – репетиции – посиделки» вклинивались какие-нибудь неформатные события. В один из таких дней, в конце января, когда в полку уже прибавилось новобранцев, ко мне в кабинет зашел майор Дубченко, наш начхим, любитель взрывать все, что взрывается.
– Чего делаешь, Андрюха? – спросил он.
– Да ничего не делаю, – сказал я, сам удивившись собственной праздности.
– Ебать-тарахтеть! – Майор Дубченко всегда использовал именно этот вариант присказки-паразита, заменяя в канонической формулировке глагол «копать» на «тарахтеть». – Пошли, поглумимся!
– В смысле?
– Надо молодых пообкуривать. Поможешь? Раз тебе все равно заняться нечем.
Я
И мы пошли «глумиться». Предварительно я надел старый бушлат, который все равно собирался выкидывать. Обкуривание было крайне противной штукой, запах хлорпикрина мог оставаться на одежде несколько дней, несмотря на стирку. Почти на берегу реки, между столовой и хоздвором, мы выбрали место для палатки. Вонища от нее, по-моему, перебивала даже легендарные испарения колбасного завода, шутка ли, дважды в год она превращалась в газовую камеру для новобранцев! Совсем скоро они робко подошли к месту своей экзекуции. Сержанты из карантина сдали молодое пополнение в алчные руки майора Дубченко и сбежали, после чего началось веселье.
На вооружении у нас стояли легендарные общевойсковые фильтрующие противогазы ПМГ-2 со шлем-маской ШМ-62, которые появились, наверное, еще в середине семидесятых годов.
Противогаз ПМГ-2
Испытание проходило по раз и навсегда утвержденному распорядку. Услышав команду «Газы!», боец должен был затаить дыхание, закрыть глаза, на ощупь вытащить противогаз из сумки, надеть его и, наконец, выдохнуть. Ну, и глаза открыть, конечно. Пройти через эту процедуру безболезненно практически никому не удавалось. Подразумевалось, что за каждым военнослужащим закреплялся индивидуальный противогаз, но ощущение близости химической войны с годами притупилось, личный состав войск менялся, а противогазы обновлялись медленно. Так что подогнать средство индивидуальной защиты по собственному черепу было не так-то просто. Слезоточивый газ проникал под неплотно прилегавшую к коже маску, а то и норовил просочиться сквозь неисправный фильтр или дырки в резине. Апофеоз наступал в тот момент, когда следовал приказ заменить фильтрующий элемент. Я уже не помню, как в точности он звучал, но суть заключалась в следующем: нужно было открутить фильтр, а потом вернуть его на место. Дышать при этом не рекомендовалось.
Наша молодежь заходила в палатку, я просовывал в специальную дырку в палатке распылитель и начинал качать хлорпикрин. Майор Дубченко в этот же момент «задраивал» вход. Потом он зычным голосом кричал: «Газы!» – и через пару секунд из палатки уже неслись чихи, кашли, вопли, крики и прочие звуковые проявления легкого удушья. Для пущего эффекта начхим подбрасывал в палатку взрывпакет, через другую специальную дырку. Вот это все и называлось «глумлением»! Надо сказать, удивительно точная характеристика! Когда погрязшие в соплях новобранцы наконец выбирались на свежий воздух, Дубченко устраивал для них утешительный перформанс. У него под рукой всегда находилась какая-нибудь экзотическая взрывалка. Причем не простая, а с цветным дымом и сногсшибательным запахом. Мне иногда казалось, что он их самостоятельно разрабатывает, не исключено, что так оно и было.
«Вы, верно, заметили, что я пишу другими чернилами? Это потому, что прошло три дня с тех пор, как я начал писать это письмо. Вот такие метаморфозы случаются в армии. За это время случилось важное событие. Наконец-то я разбил очки! Я уже и забыл, когда в последний раз они накрывались медным тазом, ну, а теперь – они разлетелись на мелкие кусочки!
Как весьма тонко заметила мама, у нас «намечается снег». Он «наметился» уже на железных дорогах, горных перевалах и т. д. «Наметился» уже в два метра и теперь веселые солдаты в/ч 70461 ездят его расчищать. Поезда не ходят. Газеты из Тбилиси опаздывают на несколько дней, а еще два-три дня назад поезд «Тбилиси – Кутаиси» шел вместо 8 часов – пять дней!.. Получил от кого-то 10 рублей (?). 17.02.1988 г.»
Потеря очков никак не сказалась на моей нагрузке. Все-таки я служил в городе, поэтому запасные очки всегда можно было купить. Ближе к весне мои командиры засыпали меня работой – контрольными. Многие офицеры учились в военных
Лев Бейнатов, которого я выше хвалил за его выдающиеся организаторские способности, был очень жестким, если не сказать, жестоким офицером. Пожалуй, он оказался единственным на моей памяти командиром, который никогда не раздумывал, как ему поступить с проштрафившимся бойцом – он моментально давал ему в репу! Кулак у него был тяжелый, и те, кому доводилось его отведать, запоминали урок навсегда, стараясь больше не повторять тот или иной свой проступок. Однажды подполковник Бейнатов в кровь разбил нос кому-то из армян из взвода материального обеспечения, который, так сказать, курировал. Самое удивительное, что произошло это на глазах у проверяющих из комиссии, приехавшей чуть ли не из Москвы. Удивительным было то, что после этого – ничего и не было! То ли комиссия растерялась, то ли вина солдата представлялась столь чудовищной, что другого наказания и придумать было невозможно, но подполковник Бейнатов никакой ответственности за избиение солдата не понес. Для себя я решил, что эта воинственность нашего зампотыла объяснялась его национальностью. Он был курдом. Представители этой национальности, мягко говоря, никогда не пребывали на ведущих ролях в Советской армии. Может быть, он тяжело пробивался наверх? Это мое предположение, разумеется, оставалось недоказуемым, но ничего другого в голову все равно не приходило. Кстати, своих земляков подполковник Бейнатов оберегал. По традиции, медбрат в полку тоже был курдом. Даже не знаю, откуда он их выписывал.
Чтобы закончить разговор на тему национального вопроса (закончить лишь временно: конец восьмидесятых стал периодом окончательного созревания множества национальных конфликтов по всей стране), скажу, что все-таки существовали два примера, не вписывающиеся в мою теорию. В Тбилиси, в командовании округа, служил генерал Дабижа-Казаров, молдаванин, прозвище которого – «Добежи до казармы» – мы знали от знакомых телефонистов. У нас в полку молдаван было довольно много. Ребята в основном деревенские, они своей удивительной неторопливостью производили сильное, хотя, возможно, и обманчивое впечатление. Так что для нашей компании генерал-молдаванин представал фигурой абсолютно экзотической. Когда он уехал (кстати, по-моему, после распада Союза он стал большой фигурой в армии независимой Молдовы и принимал активное участие в приднестровской войне 92 года), его сменил не менее загадочный персонаж: генерал-узбек по фамилии Исмаилов!
Что же касается подполковника Андреева, то причины нелюбви к нему были иными. Замкомандира полка производил впечатление человека желчного, вечно всем недовольного. Классический мизантроп – я бы так его охарактеризовал, если бы не знал его чуть лучше, чем все остальные солдаты и сержанты. В личном общении он раскрывался совершенно неожиданно, мог оказаться и внимательным, и смешливым, и даже трогательным. Но в повседневности почему-то предпочитал прятаться под маской эдакого Кощея Бессмертного. Он, кстати, очень на него походил! Но у меня с ним никогда конфликтов не возникало. Более того, когда однажды я запорол ему контрольную, сам подполковник Андреев нашел блестящий выход из положения. Я, видимо, накануне с ребятами перебрал лишнего и отчего-то решил, что танковый батальон, ведущий бои с войсками НАТО где-то в германской глубинке, лучше всего разместить прямо в озере.
– А почему у тебя танки в воде? – спросил меня замкомандира полка, внимательно рассматривая свою – или мою – работу.
Я понял, что сел в лужу. Символическое обозначение танков действительно находилось ровно посередине какого-то немецкого водоема. Причем суши вокруг было предостаточно. Ничего, кроме невразумительного мычания, в голову не шло.
– Так, хорошо, – сосредоточенно сказал Андреев. – Ничего не исправляй. Это будут – плавающие танки!
– Амфибии? – ухватился я за показавшийся мне весьма удачным вариант.