Армянский переулок,11
Шрифт:
Не мог поэт не проститься и со своим первым юношеским увлечением, а может просто симпатией — у кого цх не бывает в восемнадцать лет!
...Это пришло к нему ранней веспой 1821 года, когда снег только начинал подтаивать и длинные прозрачные сосульки, свешивающиеся с карниза их дома, искрились всеми цветами радуги, с каждым днем все уменьшаясь в размере. Во время очередного церковного праздника, «па Евдокию», он вдруг увидел большие, чуть с лукавинкой, голубые глаза их дворовой девушки Катюши Кругликовой. В ладно облегающей девичью фигурку телогреечке, с выбивающейся из-под платка русой косой она была необычайно хороша. Федор, встретившись с
В этот вечер для Федора удивительно ярко светила лупа, заглядывая в полукруглое окошко его комнаты, в как-то сами собою ложились на бумагу строки нового стихотворения «Весна», которое он хотел посвятить понравившейся ему девушке и которое начиналось следующими строками:
Любовь земли и прелесть года,
Весна благоухает нам! —
Творенью пир дает природа,
Свиданью пир дает сынам!..
Восторженное чувство переполняло юного поэта, рождалось желание нового свидания с девушкой. Но как устроить это? Все надо было делать втайне от маменьки, иначе скандала не миновать, да и Катюшу было бы жалко. А свидеться очень хотелось. Но вскоре, словно нарочно, подвернулся счастливый случай.
17 апреля 1821 года подслеповатый дьячок нетвердой рукой записал в метрической церковной книге: «В доме господина Тютчева у дворового его человека... родился сын.,. Воспреемниками были Московского университета студент Федор Иванов сын Тютчев и дворовая его ж господина Тютчева девица Катерина Иванова дочь Кругликова». Крестные получили право на законный поцелуй, И хотя поцелуи были и потом, этот первый был самым сладким.
Встречи молодых людей продолжались. Уже перед самым отъездом Тютчева за границу они напоследок еще раз приняли участие в процессе крещения — в той же церкви 25 мая 1822 года.
А через две недели в щегольской карете Федор Иванович Тютчев вместе со своим покровителем А. И. Остерманом-Толстым выедет за последний шлагбаум Москвы. На козлах кареты рядом с кучером будет важно восседать его верный дядька Николай Афанасьевич Хлопов. На долгие годы обещает стать разлука поэта с родипой. Вся в слезах провожала сына Екатерина Львовна. Единственной утешительной мыслью -у нее было, что там-то уж сын не будет писать крамольных стихотворений и подвергать себя опасности. Да и была ли эта мысль?..
Приют поэзии и бунта
Уже в период работы над этой книгой удалось обнаружить несколько небольших архивных материалов, проливающих свет на три года жизненных коллизий в доме Тютчевых — от отъезда поэта в Германию и до приезда его в отпуск в 1825 году.
В фондах декабристов в ЦГАОРе оказались доносы Ипполита Завалишина на собственного брата Дмитрия и оправдания декабриста в связи с этим, в которых были освещены отдельные эпизоды событий в доме по Армянскому переулку, даны характеристики двоюродным братьям Завалишиных Ф. И. Тютчеву, А. В. Шереметеву и их товарищам. И хотя достоверность свидетельств Завалишиных декабристоведы вснгда ставят под сомнение, мне удалось найти подтверждение некоторым их высказываниям.
II примечании к одному из доносов находим: «Поручик Тютчев (брат поэта-Авт.) был издавна друг неизменный и неразлучный свиты е. и. в. по квартирмейстерской части полковника и кавалера Колошина (Петра Ивановича— Авт.) и брата его (Павла.— Авт.), служащего в
Подтверждение этому находим в вышедшем а 1984 году XVIII томе сборника «Восстание декабристов» (стр. 9), где говорится, что декабрист П. И. Колошин был действительно женат с 1823 года на графине Л. Г. Салтыковой (видимо, их сватовство могло состояться в доме в Армянском переулке), которая не покинула мужа, ставшего в 1820 году узником Петропавловской крепости. Интересен и такой факт — их дочь Софья стала подругой детства Льва Толстого (а сам великий писатель приходился дальним родственником Ф. И, Тютчеву). Сколько же здесь переплелось судеб!
А вот что еще по этому поводу доносил Ипполит Завалишин: «Шереметьев... в 1823 году, с февраля месяца по июнь того же года, жил в Москпе, в доме дяди нашего надворного советника Тютчева (там же жил и И. Завалишин— Авт.). В одном же доме со мною жили
Якушкин и Шеремотьев... Тут я видал часто Колотила (статского), тут говорили они весьма вольно о правительстве, религии и проч.; тут, помню я, собрались раз: Александр Бестужев (неизвестно мне зачем тогда приехавший в Москву), Колошин (статский), Якушкин, Шеремотев и Ранч...». Вот сколько лиц, причастных к тайным обществам, перечислено и в том числе родственники поэта, его учитель в юности Ранч...
В своих записках А. Бестужев, рассказывая о поездке в Москву в 1823 году, в частности, свидетельствовал: «Обед у Тютчева... Знакомство с Ранчем...» А вот о чем шел разговор москвичей с уже пожинавшим лавры известности в связи с выходом первого номера «Полярной звезды» Александром Бестужевым, побывавшим тогда в доме Тютчевых в Армянском переулке, осталось неизвестно...
Но вот наступил 1825 год. С весны вновь начали съезжаться в дом Тютчевых гости. Едет на отдых служивший в Петербурге старший сын Николай. 11 июня в первый длительный отпуск приезжает, наконец, долгожданный Феденька. Мать Екатерина Львовна уже знает от верного Николая Афанасьевича о неудачном романе сына с юной графиней Амалией Лерхенфельд и старается вниманием и любовью успокоить его сердце. Вновь в доме едущий проездом к мачехе в Казань (его мачеха — родная сестра матери поэта) лейтенант 8-го флотского экипажа Д. И. Завалишин. Чтобы сделать сюрприз товарищам, он прихватил из Петербурга только что начавшие ходить по рукам списки грибоедовской комедии.
«Привезенным мною экземпляром «Горе от ума»,— вспоминал он,— немедленно овладели сыновья Ивана Николаевича, Федор Иванович... и Николай Иванович, офицер гвардейского генерального штаба, а также и племянник Ивана Николаевича Алексей Васильевич Шереметов, живший у пего же в доме... Как скоро убедились, что списанный мною экземпляр есть самый лучший из известных тогда в Москве, из которых многие были наполнены самыми грубыми ошибками и представляли сверх того значительные пропуски, то его стали читать публичио в разных местах и прочли, между прочим, у кн[ягини] Зинаиды Волконской, за что и чтецам и мне порядочно-таки намылила голову та самая особа, которая в пьесе означена под именем кн[ягини] Марьи Алексеевны».