Арнайр
Шрифт:
Брайд вздрогнул, его глаза расширились от понимания. "Слышу, Командор! Землекопы! На Омегу! Бей с оттяжкой, как по сонной жиле!" Ритм кирок мгновенно восстановился, удар по тренировочной скале прозвучал с удвоенной силой, камень рассыпался в пыль. Алия одобрительно кивнула Маркусу – ее поле выдержало отдачу без дрожи.
Он появился снова бесшумно, как и в прошлый раз, в момент короткого перерыва. Джармод, стоящий неподалеку, следил за горизонтом, его трещина пульсировала слабым серым светом – он заметил Вальтура, но не вмешался. Ариель, наблюдавшая из тени палатки, насторожилась.
"Лучше," – сказал Вальтур тихо, его синие глаза оценивали слаженную работу отряда. "Ты начал слышать
Маркус взял свиток, чувствуя тяжесть слов брата. "Почему ты помогаешь? Почему эти знания... эти карты?"
Вальтур улыбнулся своей загадочной улыбкой. "Потому что истинная битва развернется не только за земли Горна, Маркус. Она развернется здесь," – он слегка ткнул пальцем в лоб Маркуса, – "и здесь," – палец указывал на его сердце. "Аргос должен выжить. Не только камни, но и его душа. Ты – часть этой души. Часть, которую долго пытались сломать. Теперь пришло время ее закалить." Он окинул взглядом лагерь, Горна, Алии, Брайда. "Они твои. Веди их. Как камертон ведет оркестр." Он кивнул и растворился так же внезапно, как появился.
Настал вечер. Последнее учение. "Молот Диссонанса" действовал как единое целое:
"Тени" Ариель бесшумно обозначили "ловушки" и "точки шаманов" в макете Каньона.
"Щитовые" Горна двинулись первыми, щиты гудели, создавая волну стабильности перед отрядом.
Алхимики Алии развернули поля, гася "входящие" импульсы.
Землекопы Брайда, идя под прикрытием, находили и "разрушали" опоры резонанса макета, вызывая обвалы в нужных точках.
Маркус шел в центре, ощущая через камень "Тишины" каждый импульс отряда. Он не отдавал приказы криком. Он корректировал резонанс: легким жестом – усилить поле Алии на фланге; взглядом и мысленным импульсом через камень – направить Горна на смену формации; коротким свистком – дать сигнал Брайду к удару. Концентратор Озранауна в его руке пока молчал – он был для главного удара.
Они достигли "сердца" макета – условной "Глотки Бездны". Маркус поднял концентратор. Сотня человек замерла в абсолютной тишине, их собственная, сложная песня затихла, оставив только ожидание. Маркус сфокусировался, представляя не разрушение, а впрыск чужеродного кода, заражение частоты. Концентратор вспыхнул мутно-серым светом. Тихий, вибрирующий визг пронзил воздух – не громко, но противно. Макет "Глотки" дрогнул, его резонансные кристаллы (имитация) погасли, треснув.
Рев Дорна разорвал тишину: "МОЛОТ!". Сотня глоток ответила мощным: "ДИССОНАНС!". Это был не просто клич. Это был боевой гимн.
Джармод подошел. Его трещина светилась чуть ярче. "Они готовы," – произнес он своим металлическим голосом. "Но помни, Маркус. Ты несёшь в себе эхо шахты. 'Глотка' почувствует тебя издалека. Возможно, сильнее, чем ты ее. И она... ответит. Готовься не только вести. Готовься противостоять зову, который ты сам пробудил." Его слова повисли в воздухе, холодным предзнаменованием.
Маркус сжал камень Вальтура и концентратор Озранауна. Перед
Глава 37 Клич Каменного Сердца
Аргос не просто проснулся. Он извергнулся. Весь склон священной горы, на которой высилась цитадель, от подножия до самых зубчатых стен, был покрыт движением. Не толпой – живой, стальной рекой. Как если бы сама гора обнажила каменную плоть и нарастила на нее чешую из железа и воли. Воздух гудел. Не от ветра. От скрежета десятков тысяч лат, лязга оружия, мерного, сокрушающего землю шага легионов. Воздух вонял маслом для доспехов, потом, горячим дыханием боевых ящеров (редкие, но грозные единицы) и глубоким, первобытным запахом страха, зажатого железной дисциплиной.
Маркус стоял во главе своего «Молота Диссонанса», вклиненного в гигантский строй у самого подножия цитадели. Его сто человек казались песчинкой в этом стальном море, но песчинкой закаленной, готовой вонзиться в самую глубь вражеской обороны. Слева – мрачные квадраты Внутреннего Круга. Воины в доспехах из черного базальта, усиленных рунами, с огромными щитами и длинными, тяжелыми копьями. Их лица скрыты шлемами с узкими прорезями. Они не шли – они двигались как единый, неумолимый пресс. Их командиры – Старейшины Боргун (его молот сиял яростью) и Сеавер (его теневая броня поглощала свет) – восседали на боевых платформах.
Справа – пестрое, но не менее грозное море Внешнего Круга. Племена горцев в кольчугах и шкурах, отряды наемников-рубак с двуручными мечами, лучники с длинными, сложными луками из кристаллического дерева. Их строй был менее четким, но от них веяло дикой яростью и жаждой добычи. Над ними реяли знамена их кланов-вассалов.
Сзади, на склонах, выстроились Алхимические Батальоны. Их не было много, но их сила была иной. Громоздкие, похожие на черепах, ходячие платформы с силовыми кристаллами, готовые выплеснуть волны разрушения или поднять щиты. Фигуры в защитных костюмах, управляющие стаями механических грифонов-разведчиков. Сами алхимики, их руки в перчатках с вплетенными кристаллами, готовые гасить вражеские резонансы или усиливать свои. Им командовали Хельга (ее расчетливый взгляд сканировал все) и Ваннора (ее руки сжимали сосуды с биологическими агентами).
А в самом центре этой стальной лавины, на гигантской, вырубленной из цельного базальта платформе, запряженной шестью могучими каменными быками (големы древних мастеров), возвышался Патриарх.
Он был облачен не в церемониальные робы, а в доспех. Доспех, казалось, выкованный из самой ночи и усыпанный мертвыми звездами – черный, без бликов, поглощающий свет, но по нему мерцали, как созвездия, крошечные вкрапления кристаллов Аргоса. Его плащ был из шкуры легендарного Ледяного Дракона, побежденного им в юности – белый, как снег, и холодный даже на расстоянии. В руках – не посох, а «Сердце Горы» – древний двуручный меч, клинок которого был выточен из темно-красного кристалла, пульсирующего глухим светом, как вулкан подо льдом. Его лицо, обычно каменная маска, было обращено к войску. Не было ярости Боргуна или расчета Хельги. Была абсолютная, нечеловеческая уверенность. Уверенность самой горы, решившей двинуться с места.