Аромат колдовской свечи
Шрифт:
– Уйдем отсюда? – спросил он, постаравшись избежать пошловатого намека в интонации. Вместо ответа она с готовностью обмотала вокруг шеи длинный и широкий шарф.
Они до утра бродили по февральским улицам. То молча, то перебрасываясь короткими фразами. О себе она ничего, кроме того, что ее зовут Мишель и что она художница, не рассказала. В основном говорил Родион: вспоминал какие-то истории, которые ему самому казались глупыми. Но Мишель вежливо улыбалась и делала заинтересованный вид.
Потом она пригласила его в одно богемное кафе пить кофе и курить кальян. Ее приветствовали странные личности в
Ему хотелось, чтобы она принадлежала ему целиком. С ее папиросами, «Красной Москвой», грубой вязки шарфами и трикотажем из бабкиного сундука, с французскими корнями, с видимой невинностью, так не сочетающейся с бурными оргазмами, с ее пороками и добродетелями, с безумными сочетаниями цветов на ее картинах, с ее абстрактностью в мыслях и консервативностью в привычках. Но она ему не принадлежала, как не принадлежала никому.
Она бывала с ним, а потом внезапно исчезала и через некоторое время вновь появлялась. И никогда нельзя было угадать, когда она уйдет (это всегда происходило в самые неожиданные моменты), сколько будет отсутствовать и сколько вновь пробудет с ним после возвращения. Он никогда не спрашивал Мишель, куда она уходит, хоть и догадывался, что во время своих отлучек она душой и телом бывала с другими. Он сгорал от ревности, сходил с ума от тоски по ней, вычеркивал ее из своей жизни (но не из сердца и мыслей) и вновь прощал ей грехи, когда она возвращалась. И все опять шло по знакомому кругу, начало которому было положено в тридцать первом феврале, два года назад.
Но круг грозил вскоре разорваться, потому что в этот раз Мишель собиралась уйти навсегда.
В мрачном настроении, всей душой желая, чтобы этот день поскорей закончился, Ника вышла на крыльцо и, поежившись от ледяного ветра, приподняла воротник дубленки. Здание редакции располагалось в двадцати минутах от метро, и девушка привычно помедлила, раздумывая, топать ли по холоду до станции или подождать автобуса. Впрочем, транспорт можно прождать долго, и пешком может получиться быстрее, к тому же при быстрой ходьбе она не замерзнет. Подумав так, Ника спустилась с крыльца и направилась было в сторону метро, но услышала за спиной оклик:
– Вероника! Болдырева!
Она оглянулась и с удивлением увидела секретаршу Леру Сосновских, отчаянно машущую ей рукой из припаркованной неподалеку машины.
Когда Ника приблизилась к дорогой и холеной, как и сама Валерия, иномарке, Сосновских распахнула дверь со стороны пассажирского сиденья.
– Хочешь, я тебя к метро подброшу? – Голос у Лерочки был заискивающий, будто она не услугу предлагала, а просила о великом одолжении. И Ника заподозрила, что
– Давай, – не стала ломаться Ника и села в салон.
Лера завела двигатель, и только после того, как машина плавно тронулась с места, завела разговор:
– Я с тобой поговорить хотела. О Стасе. Я хочу знать все подробности. Ты была с ним, когда он…
Девушка запнулась, и Ника с тревогой покосилась на нее: как бы опять не закатила истерику. Но нет, с виду Валерия казалась спокойнее и гораздо бодрее, чем утром. Она привела себя в порядок и сейчас выглядела, как всегда, безупречно: жемчужные волосы гладко зачесаны, на фарфоровом личике – умело сделанный макияж. И только дрогнувший голос и то, с каким остервенением Лера вцепилась в руль, выдавали ее напряжение.
– Если не торопишься, могли бы заехать в одно место, где вполне прилично кормят. Я тебя приглашаю, – предложила Сосновских, не отрывая взгляда от дороги.
– Спасибо, Лера, но я на самом деле тороплюсь, – вежливо ответила Ника, с трудом подавив желание принять приглашение. Если она засидится в ресторане или кафе, точно не купит, как планировала, продуктов. Конечно, можно отложить поход в супермаркет на завтра, с голоду она от этого не помрет, но Ника не знала, чего ожидать от секретарши. Та может вновь разреветься, и тогда возиться с ней придется очень долго.
– Свидание? – с некоторой горечью в голосе поинтересовалась Лера, переводя Никин ответ на свой лад. Та не стала отрицать, лишь промычала что-то невразумительное. – А мы со Стасом поссорились… – глухо обронила Лера. – Как раз накануне. Если бы я знала! Если бы! Он позвонил мне, стал говорить что-то про свою жену, которую не может сейчас оставить по каким-то там очень важным для него или нее причинам. Я вспылила и сказала, чтобы он мне больше никогда не звонил. Понимаешь? Ни-ког-да! Как я могла подумать, что мое пожелание исполнится!
– Лер…
– Не надо, не утешай меня!
– И все же. Он тебе звонил. Как раз перед тем как…
Лера всхлипнула, но справилась с назревающей истерикой.
– Расскажи мне, как все произошло, – потребовала она и опасно не сбросила скорости на повороте. Ника машинально вцепилась пальцами в сиденье и неодобрительно покосилась на девушку: та совершенно не думала о безопасности.
– Я сама мало что знаю. Хоть и была там.
Ника закончила свой короткий рассказ в тот момент, когда Лера припарковалась возле метро. За всю дорогу Сосновских не вымолвила ни слова. Даже остановив машину, продолжала сидеть молча. И только когда Ника решила нарушить тишину, наконец-то произнесла:
– Не спрашивай, откуда, но я сегодня узнала о результатах медэкспертизы. Постановили, будто причина смерти Стаса – сердечная недостаточность. Но я не верю. Он был здоров как бык. Мне ли не знать… Такие секс-марафоны выдерживал! Я уставала, а он – хоть бы что! Какая тут сердечная недостаточность, о чем они? Не верю я, что он вот так просто взял и умер. Не верю!
И Сосновских вновь погрузилась в тяжелое и долгое молчание.
– Лер, – не выдержала Ника. Валерия вздрогнула, будто неожиданно обнаружила постороннее присутствие, и посмотрела на пассажирку затуманенным взглядом.