Аромат крови
Шрифт:
Родион старался лишний раз не дышать, чтоб не спугнуть удачу:
– А кто его брат?
– Разве не знаете? – Данонкин удивился. – Покойный Агапов, конечно.
– Но ведь Орсини – Толстиков Дмитрий Иванович…
– Как?! Толстиков?! – репортер от души засмеялся. – Как мило! Не знал. Ну, теперь обязательно напишу. «Великий маг Толстиков!» Не придумаешь заголовка лучше для статьи. Спасибо, что сказали… Ах да… Наверно, их матери сестры. Орсини кричал на каждом углу, что за ним такая сила – сам Агапов брат и родственник, что ему все площадки открыты, где угодно выступать будет. Обещал дать концерт в Зимнем
– Когда Орсини понадобился сыщик?
– Еще на той неделе. Неужели до сих пор не обратился? Такой чудак!
Логика сделала кульбит и связала новую цепочку. На первый взгляд она казалась безумной. Но на пробу – довольно прочная. Именно в ней нашлось место мелким деталям, которые упорно рвали звенья, так что приходилось их специально не замечать. Картина получалась дикая, но стройная. Чего не бывает с логикой. Она ведь как красота: не знает жалости. Зато держится справедливости.
Родион схватил со стола какой-то листок, перьевую ручку и начертал букву «а» в кружочке.
– Никогда не попадался вот такой знак? Быть может, на этикетке?
Как ни старался Данонкин вспомнить, но ничего не вышло. Значок был совершенно неизвестен. Скомкав бумагу и зачем-то сунув в карман пальто, Ванзаров уперся неприятным взглядом и спросил:
– Господин Данонкин, могу я рассчитывать на вашу помощь? Причем немедленно.
Великий репортер как-то сразу понял, что выбора у него не осталось. Умеет сыскная полиция найти подход к людям. Когда захочет.
Ароматы мыловаренного производства густо наполняли кабинет. Как будто нос владельца лично и постоянно контролировал заявленное «превосходное и несравненное» качество. Когда запахов становилось слишком много, тонкое обоняние чиновника полиции отказывалось служить, закрывало лавочку и отправлялось отдыхать. Пробыв не более пяти минут в душистом аду, Родион перестал понимать, чем тут пахнет. Быть может, это хитрый прием, чтоб шпионы конкурентов не пронюхали, из чего же делается знаменитое жуковское мыло, если заявятся под личиной важных посетителей. А вид внезапного гостя не внушал хозяину никакого доверия. Наверняка жулик, хоть и просил за него солидный человек.
Владелец мыловарни рассматривал коренастого юнца с роскошными усами и пытался понять, какое такое срочное дело может быть у подобной птицы. Хоть одет чисто, но доходом явно не блещет, не из купцов и не приказчиков. Вроде не банкир, хорошо уже, что не из газетки. В этом сомнения нет. Быть может, станет просить место в конторе? И ведь самое неприятное: взгляд такой пронырливый. Не будь Василий Тимофеевич из цельного куска гранита выточен, наверняка бы струхнул. В общем, господин Жуков счел нужным вести себя крайне осторожно. Но если бы он знал, какой мгновенный портрет о нем был составлен, наверняка возгордился бы. Все точно: резок, деспотичен, хитер до изумления, умен и изворотлив, гордится собой и не считается с чужим мнением, кого хочешь сотрет в порошок. Идеальный хозяин.
Ванзарова хоть и усадили в удобное кресло, предложили чая-кофе-коньяку, выразили полное почтение и удовольствие от визита, но держали на безопасном расстоянии. Родион пытался заходить так и эдак, но дипломатичные вопросы получали бесполезные ответы. Жуков, как намыленный, выскальзывал и не давался в руки. Время
– Безусловно, разговор с вами, господин Ванзаров, истинное наслаждение. Но дела требуют моего непременного присутствия. Если у вас все, то позвольте…
– Нет, не все, – твердо сказал Родион. – Полтора года назад вы хотели купить мыловарню Агапова. Почему не состоялась сделка?
Жуков привык к любым вопросам. Он часто на них отвечал. Но чтоб вот так незнакомый юнец налетел, еще не бывало. Василий Тимофеевич счел лучшим обратить все в шутку:
– Чего только не придумают сплетники.
– Это не сплетни. У меня есть точная информация.
– Так для чего же меня спрашивать, милейший, когда все известно.
– Хочу знать, что помешало купить дело. Смерть Агапова здесь ни при чем.
Как наседает юнец, словно право имеет! И на кого лезет! Да ему шею одним махом скрутить можно. Жуков начал терять благодушное настроение.
– Молодой человек, я разного навидался. У нас, конечно, не оружейное производство и не торговля керосином, но лишние вопросы задавать не принято. Думаю, вам следует уйти по-хорошему.
– Мне нужна информация.
– А мне нужно, чтобы вы пошли вон! – повысил голос Жуков. – Разговор окончен. Добром не понимаете, так и помочь недолго…
– Все, что скажете, останется исключительно в тайне. И никакого урона вашему делу не нанесет.
– Да кто вы такой?! – наконец вскричал Василий Тимофеевич и вдруг подумал, что не спросил чина-звания гостя. Вот так принял и не знает, кто перед ним.
Родион исправил эту оплошность и представился официально.
– Проводится сугубо конфиденциальное следствие… – добавил он. – Под личным контролем полковника Вендорфа. У меня есть все полномочия, чтобы вызвать любого в участок для дачи показаний. Но, испытывая глубокое уважение к вам, счел достаточным личный разговор. Без протокола, разумеется.
Чего-то подобного Жуков опасался всю жизнь. Вот явится какой-нибудь юнец, потребует полный отчет, и не сможешь отказать. Душу вынет, все выпотрошит. Но этот, слава богу, вроде в дела мыловарни не лезет, а там, конечно, всякое можно накопать. Мыльное дело тонкое. Лучше уж поддаться. Может, и отстанет.
Присмирев, Василий Тимофеевич снова стал приятным и обходительным, только попросил напомнить вопрос, плохо расслышал. Ванзаров не затруднился повторить.
– Разговоры у нас с Иваном Платоновичем были разные и всегда дружеские. Мы хоть и конкуренты, но сами понимаете: надо жить в мире. Толкаться и соперничать – это пускай в Европах будут. А у нас все тихо, дружно, по-семейному. Чужим не рады, своих – не обидим.
– Что помешало сделке?
Жуков задумался: нет, этот все равно вывернет наизнанку. Надо быстрее отделаться.
– Так ведь твердых уговоров не было, – сказал он. – Агапов жаловался, что дело оставить некому, сына нет, случись чего – пропадет. Жалко. Ну, я и предложил: чего переживать – продай. Иван Платонович сначала и слушать не хотел, а потом вдруг начал условия обговаривать. Цену то есть поднимал. Так мы год в разговорах приятных и провели. Все впустую. Чтобы по рукам ударить или документы составить – не сдвинулись ни на шаг.