Аромат крови
Шрифт:
– Как, вы еще здесь? А я думала, уже закончили… Но все равно приятно…
И Ванзарову было приятно увидеть кое-что новое.
– Это из полиции чиновник… То ли Скворцов, то ли Воробьев… – госпожа Агапова изобразила легкомысленный жест, дескать, кто их там разберет, пернатых.
– Чиж Антон Иванович, – Родион поклонился гостю.
Вспомнив, что она вежливая хозяйка, Клавдия Васильевна с нежными нотками произнесла:
– Позвольте представить: князь Эгисиани. Наш… друг. То есть друг нашего дома.
– Анзор Шалвович! – пояснил князь. И гордо поклонился, то есть чуть нагнул подбородок. Настоящий друг дома, кто
Кроме сочного акцента, в князе не нашлось достоинств. Если снять с него красную черкеску с золочеными газырями и шелковыми отворотами да начищенные сапожки юфтевой кожи, останется худощавый юнец, распираемый непомерной аристократической гордостью. Цыплячья грудка и дряблые ножки стали бы позором семьи в горном ауле. Но в столице империи князь, у которого не было ничего, кроме имени, принимался с почтением и любовью. Как и было принято поступать со всей родовой знатью покоренного Востока. Эгисиани сверкал черными глазками, топорща иголочки усиков, но руку держал на эфесе огромного кинжала, как полагается настоящему джигиту. Что еще нужно, чтобы женское сердечко забилось от томного образа восточного рыцаря, дикого, но симпатичного. И только Ванзаров, по природе миролюбивый, невольно подумал, что сшибить князя хватило бы щелчка. Но обижать смазливого ребенка лет двадцати кодекс рыцаря не велит.
– Хорошо играэтэ в руську пирамида? – завел «мужской» разговор хорошенький мальчик.
– Что вы, князь, игрок из меня никакой, разве что мертвый шар положу, – скромно ответил Родион.
– Можэтэ рассчитывать на мою партэю!
– Извините, господин… эм… Стриж, у меня к князю важный разговор, – Клавдия Васильевна прихватила мальчонку под ручку. – Мы спешим, князь достал билеты на представление великого Орсини.
И безутешная вдова чуть не силой уволокла красавчика в тайные недра женского дома. А Ванзаров направился к прихожей, где его пальтишко, быть может, уже пользовали для вытирания ботинок. Но Родиона окликнули. Эльвира Ивановна наступала с решительным видом:
– Выяснили, что за труп гуляет в моем платье?
– Пока еще нет.
– Желаете, чтобы поехала с вами на опознание?
– В этом нет срочной необходимости, отложим до завтра.
– Вы обещали рассказать все, что вытрясете из Лизы.
– Непременно. Но только не сейчас.
– Могу я надеяться, что вы вернетесь к нам? – спросила Эля чуть более тепло, чем полагается малознакомой барышне.
Ванзаров обещал непременно. Но добавил:
– Прошу серьезно отнестись к моему предостережению. То, что Лиза жива, ничего не меняет. Вокруг вас таится опасность, это не домыслы. Будьте осторожны и внимательны. Угроза нешуточная. И еще раз подумайте хорошенько, кто мог желать вам смерти.
– Я постараюсь, – ответила Эльвира Ивановна.
Без наигрыша ответила, серьезно и вдумчиво. Честное слово, защищать такую девушку – одно удовольствие.
Общение с симпатичными женщинами вызывает не только прилив крови, бодрость духа и желание совершать подвиги, но зачастую и расслабление мозгов. Разум словно греется в теплых лучах красоты, и так ему это нравится, что он вешает табличку «В отпуске» и отправляется отдыхать. Нечто подобное случается даже с рыцарями без страха и упрека. Вот, например, один из них схватил пролетку на углу Пантелеймоновской улицы и опомнился только в Мучном переулке, перед дверями
В этот час, а пробило уже восемь, полицейские чины Казанской части пребывали в смутном расположении духа. Пристав, любивший под конец дня устроить разговоры по душам кому-нибудь из чиновников или купцов, заперся в своем кабинете и носа не показывал. Словно и не было героической облавы. Но было доподлинно известно, что Желудь получил нагоняй лично от г-на полицеймейстера и какое-то распоряжение относительно Ванзарова. Что-то вроде исключительных полномочий. Что было уже полной катастрофой.
Месяца два назад участок был уверен, что чистюля и выскочка сделает головокружительную карьеру. Высокое начальство оказывало ему явное покровительство. Но дни шли за днями, а Ванзаров все так же сидел в углу приемного отделения. Раболепство, испытанное сослуживцами, обратилось прокисшим уксусом. Видя, что коллежский секретарь не растет по службе, коллеги принялись отыгрываться как могли. Над Родионом подшучивали, его отправляли на самые дурацкие происшествия, заставляли писать бессмысленные отчеты, в общем, делали все, на что способна изворотливая чиновничья подлость. Тем более что пристав это всячески поддерживал.
Ванзарову мстили за все сразу. За то, что ни один из них не поднимется выше своего участкового стола, за то, что мальчишка умеет раскрывать преступления. Но особенно за то, что не согласился разделять тихой радости чиновников, а именно: получать и делить «подношения» от купцов и задержанных. Слишком чист и неподкупен для полиции оказался юноша. Не зря, как видно, сослал его подальше хитрый начальник сыска господин Вощинин.
И все это обернулось ужасной ошибкой! Молодой человек не только не утратил покровительства, но обрел его с новой силой. Иначе бы пристав так не перепугался. Что же делать бедным сослуживцам?
Родиона встретила стерильная тишина. Даже шороха перьев не слышно. В участке словно не было живых душ. А между тем все три чиновника плотно вжались в письменные столы, внимательно изучая бумаги. Каждый из них, что Редер, что Кручинский, что Матько, словно хотели стать маленькими и незаметными, а лучше всего – невидимыми. Никто не согревался чаем с бутербродами или водкой с огурцами после тяжкой облавы. Никто даже глаз не поднял.
Уловив, но не осмыслив изменения в атмосфере, Ванзаров спросил, где Лебедев. С милыми улыбочками ему сообщили, что господин криминалист изволят пребывать в медицинской.
Закрашенная белилами дверь едва сдерживала аромат, который невозможно спутать ни с чем. За столом доктора Синельникова вальяжно развалилось массивное тело в чистенькой тройке, пуская в потолок колечки омерзительного дыма. Сам хозяин кабинета не выдержал никарагуанской пытки и сбежал. А ведь имеет дело с трупами.
– Ну, рыцарь сыска, сколько вас ждать! – провозгласил Лебедев, милосердно гася сигарку в чае доктора Синельникова. – Чуть со скуки не околел.
Скинув пальто со шляпой (все-таки врачебная стерильность и все такое), Ванзаров сел на кушетку для осмотров, застланную чистой простыней, и сразу спросил: