Аромат обмана
Шрифт:
— Тебе идет такая прическа, — наконец заметил он, положив руку на ее пышное темя.
— Я хочу, чтобы они говорили на четырех языках, — сообщила она.
— Да? На каких же?
— На греческом, русском, английском и немецком.
— Тогда не вредно и на испанском. Потому что у нашей дочери сестра «слева» останется испанкой. Так?
— Ты прав. Наша дочь станет членом клуба «сестер».
— Замечательно. Значит, сначала у нас пойдут мальчики, много, а потом девочка. Мы обязаны ее родить, сколько бы мальчиков
Она засмеялась:
— Все, как ты скажешь.
— Слова, достойные умной жены, — похвалил Костя.
— Это только слова, — не удержалась она от ехидного замечания.
В Испании они нашли Энрикету, получили ее кулон и улетели в Германию. В Нюрнберге казначей Эрика, соединив цифры на крышках двух кулонов, дала чек на имя Ирины Андреевны Карцевой.
31
— Ты почему не сказала, что эта Карцева — богатая женщина? — Чиновник из департамента, вваливаясь в прихожую, со стуком захлопнул дверь. Лицо и шея багровели на фоне белой рубашки, надетой под черный костюм. Брызги слюны попали на ее щеку, Лилька вытерлась рукой, кожа на щеке вспыхнула.
— Откуда я знала, что она богатая? — прошипела Лилька. — Сам мог бы проверить. — Но сердце холодной льдиной ухнуло вниз. Неужели… Неужели сорвалось? Лилька стиснула руки. — Неужели… все?
— Я думал, — он швырнул портфель на диван, — ты все про них знаешь. «Ах, ах, я ей, как дочь»! — пропищал он тонким голосом.
Лилька почувствовала, как лед внутри медленно тает, она попробовала ухмыльнуться. Не вышло. Пока нет. Но и у тебя дядя, не получается, подумала она, стараясь вызвать злость на него, чтобы перестать злиться на себя. Но у нее никогда не было такого противного тонкого голоса, каким он сейчас передразнивает ее.
— Карцева состоит в клубе «Сестер Лоуренса Аравийского»! — Он топнул ногой, штанина подпрыгнула, Лилька увидела серые хлопчатобумажные носки. Как она раньше не заметила, какую дрянь он надевает на себя. Бабушка Евгении говорила, что мужчина должен всегда носить черные туфли и черные носки хорошего качества, которые никогда не сползают с ноги воланами. Да-да, воланами, а не волнами. Она улыбнулась.
— Ты! Ты еще смеешься! — она увидела, как он стиснул кулаки. Фу, какие у него неухоженные ногти. А вот у Никоса они даже покрыты бесцветным лаком. Он сам сказал, что покупает за три сотни флакон.
— Нет, — сказала она. — Я улыбаюсь про другое.
— А про то, что я тебе сказал, ты как? Улыбнешься или заплачешь? — Он опустил руки, но кулаки не разжал.
— Про это — ничего не понимаю, — она посмотрела ему прямо в лицо.
— Куда тебе! Со свиным-то рылом в калашный ряд, — он поморщился.
Лилька почувствовала, как сжимаются ее собственные кулаки. Так, да? А сам-то, сам! — хотелось ей закричать. Он рассказывал, из какой коммуналки выползал в мир.
Но она удержалась. Сообщение ошеломило ее. А он продолжал, еще громче, его голос теперь срывался на визг:
— Международный женский клуб! Эти тетки со всего мира, как осы на мясо, налетят и сожрут любого! — Он сделал два шага к ней. Она не пошевелилась. — Они могут купить все, что захотят! — шипел, обдавая ее своим дыханием.
Ты тот, что ты ешь — это точно. Она чуть не расхохоталась: он ел кукурузные хлопья на завтрак, от него пахло синтетическим красителем.
— Это частный клуб, в него входила мать твоей директрисы, доктор Березина. Слыхала? А после нее вошла в клуб сама Карцева.
Лилька нахмурилась. Как же так — столько лет прожила рядом с Карцевыми и не знала ничего про клуб? Вообще-то слышала, но думала, это игра такая…
Вспомнила фотографию мужчины на стене в домашнем кабинете Карцевой. Он смотрел на нее столько раз, а она не обращала внимания. Теперь Лилька по-другому прочитала его взгляд — он смеялся над ней и как будто спрашивал: ну что, скушала?
— О, Господи! — простонал он. А в ответ ему раздался призывный собачий вой. Он не обратил на него внимания, но Лилька знала — это «хозяин» их подъезда, ничейный пес, который привычно дежурил возле крыльца. Значит, псу кого-то стало жалко.
Но Лильке не было жалко чиновника. Ей было смешно. А как хорошо все начиналось, так солидно. Это он велел ей навести коммерческого директора на покупателя. Это он звонил при ней Карцевой, представившись помощником аукциониста. Особенно ей понравилась бархатная интонация, с которой он говорил в трубку:
— Вы знаете дату аукциона. Если сочтете себя кредитоспособной, — микропауза, которая стоит часа грязных угроз, — можете участвовать в торгах.
А она радовалась: нет у Карцевой таких денег. Дура! Она помнит свой вопрос, от которого прыгало сердце:
— Что, что она сказала?
Правая рука зачесалась, будто снова укололась о жесткую ткань его пиджака. Тогда она нетерпеливо дергала его за рукав.
— Она сказала, — ухмылялся он, — что подумает.
Лилька хорошо помнила, как вслед за этим ответом они упали на кровать, не раздеваясь. Сцепились в объятиях и покатились по ней, срывая друг с друга только то, что мешало исполнить желание. В общем-то, ему с нее ничего не надо было срывать, халат сам собой распахнулся. А при ее ловкости пуговицы на его брюках без сопротивления вылетели из петель. Тигромордые запонки мотались у нее перед глазами, дергались, когда их тела сотрясались в такт…
— Может, ты хотела сделать Карцевой подарок, а меня водила за нос? Если так, то держись, девушка! Ты мне много должна…