Аромат теней
Шрифт:
– Если смогу.
– Ты. знал, что в убежище был предатель? После долгой паузы он покачал готовой.
– Нет. Не мог в это поверить. Не хотел поверить.
– Почему же тогда для тебя было так важно сохранить от всех в тайне мою подлинную личность? – спросила я, качая головой. Это меня удивляло. И даже иногда заставляло предположить, не он ли истинный крот. – Почему не хотел открыть это, если доверял всем?
– Потому что твое появление было последним предсказанием Теклы перед смертью Страйкера. Она знала, что-то. – Уоррен снова опустил голову на подушку, лицо его исказилось от боли. Чувство вины заполняло его, окутывало волной цвета горчицы, густой, как смола,
«Это имеет смысл, – подумала я, медленно кивая. – Если бы Грета раскрыла мою подлинную личность, вскоре об этом узнал бы и Тульпа».
– Ну хорошо, но я все равно кое-чего не понимаю. – Я показала на свою грудь, где недавно билось второе сердце. – Почему я перестала ощущать тебя здесь? Может, метка, которую дал Майках, выветрилась?
Уоррен отрицательно покачал головой.
– Как только я узнал, что ты идешь ко мне, тебе больше не было необходимости ощущать мою боль. Это только ослабило бы твою способность действовать. А тебе для предстоящего дела нужна была вся сосредоточенность.
– И поэтому ты все взял на себя, – прошептала я.
– Я был уверен, что ты не заставишь меня долго ждать. – Он пожал плечами, но в этом движении был целый мир боли. И мне захотелось снова убить Аякса. Заметив это, Уоррен сменил тему.
– А что ты думаешь о Текле?
Я не могла сдержать улыбку. Он был осведомлен о моем мнении. Со времени своего возвращения я почти все время, когда не сплю, провожу с нею, внимая ее рассуждениям о «придурках», которые гадают по ладоням или чайным листьям, вместо того чтобы взглянуть в небо. Я пыталась вслушиваться в ее лекции о планетах и домах, элементах и полярностях, меридианах и углах, но это было нелегко. Она часто использовала иносказание, имела привычку посреди разговора начинать что-то бормотать про себя и – что было особенно трудно – в начале каждого часа оплакивала смерть Страйкера. Я также ловила ее на том, что в самые неподходящие моменты она разглядывает меня, тревожно смотрит мне в лицо, как будто читает там что-то интересное и, возможно, опасное. Тем не менее она была мне очень интересна.
– Она рассказывает мне о моей матери.
Лицо Уоррена стало серьезным, он горько улыбнулся.
– Тут о многом можно рассказать.
– Ты… – Я помолчала и начала снова: – Ты считаешь, я когда-нибудь найду ее?
– Со временем. Если это будет безопасно. И если Зои захочет быть найденной. – Я уловила колебания в его голосе и приподняла бровь. – А пока я считаю достаточным, что ты нашла себя.
Я кивнула.
По-прежнему есть то, чего я не знаю, места, куда я не могу проникнуть – например, в компьютер Оливии, ее подлинный мозг, – но есть передо мной другие двери, открытые.
– Спасибо, – сказала я Уоррену. – За это. И вообще – за все.
Ответить ему помешало появление Грегора. Тот показался в дверях и помахал мне своим амулетом – кроличьей лапкой.
– Всякий, кто хочет перейти со мной, должен поторопиться. Моя смена через час.
Грегор выздоравливал быстрее Уоррена и уже вернулся к своему такси, сражаясь в Городе Греха со злом с помощью своих сверхъестественных свойств.
– Мне пора, – произнесла я и поднялась.
Уоррен знаком отпустил меня, помахав в воздухе рукой, как ни в чем не бывало. Как будто на его глазах несколько мгновений назад не было слез.
– До свиданья. Оливия, будь осторожна.
– Я всегда осторожна. – Подавив неожиданный
Лас-Вегас, мой Вегас, имеет два лица. Есть неистовое карнавальное лицо «Полосы», гибкое, кричащее и яркое, принимающее сорок миллионов туристов в год и старающееся осуществить мечты каждого из них… за определенную цену. Но есть лицо маленького города в пустыне, пыльное, в морщинах старости, безыскусное, без всяких претензий и без потребности в них… лицо города, в котором я выросла. Одно – сплошной блеск, второе – нагота, но я вижу оба лица, светлое и темное, как одну большую чистую грифельную доску, словно голубую полоску неба, изогнувшуюся над долиной. Вы сами можете написать свою судьбу на этой безжалостной доске, и мне это нравится в моем городе. Я понимаю также, почему сюда приезжают другие, чтобы развлечься среди блеска и позолоты, шума и огней, разговоров, криков, пения и смеха, дыма и выпивки… и забыть обо всем, кроме кричащих стен казино.
Будучи местной жительницей, я всегда отдыхала в своем доме. Будучи одиночкой из-за обстоятельств и профессии, я делала это обычно в своей фотолаборатории. Но теперь мой дом больше не мой, а моя фотолаборатория, где я проводила часы за проявителями, закрепителями и ослабителями, как туристы за зелеными столами, превратилась в печальное воспоминание о человеке, которым я больше не могу быть. Поэтому, уйдя от Уоррена и из убежища, я решила заняться тем же, что люди в долине делают уже сто лет. Мне необходимо было создать себе новый дом. Ведь в конце концов в Вегасе все возможно, верно?
Но сначала нужно достойно попрощаться с Оливией.
– Ты уверена, что хочешь это сделать, дорогая? – Шер смотрела на меня поверх своих темных очков, и ее голубые глаза были полны заботой обо мне. Она снова вела, и поэтому я головой показала на дорогу, с трудом глотнув, хотя это не единственная причина моей напряженности.
– Я и так не приходила слишком долго.
Мы свернули на длинную подъездную дорогу к черному входу на кладбище и ехали молча, пока не оказались на стоянке. Я выглянула в окно на далеко протянувшиеся газоны; в глазах все начало расплываться, и теперь памятники на могилах не соревновались в убранстве, а цветы, принесенные живыми, не казались такими пестрыми на фоне зимнего не-ба. Я крепче сжала собственный букет и подумала, побывала ли здесь моя мать.
– Оливия?
Я вздрогнула. Шер назвала, меня по имени.
– Да. – Я помотала головой, чтобы она слегка прояснилась. – Иду.
«Я могу это сделать, – говорила я себе. – Я сделаю это. Выйду из машины вместе с лучшей подругой своей сестры, пройду по дорожке в обуви сестры и наклонюсь с цветами к могиле сестры. На которой написано мое имя».
– Кто это? – поинтересовалась Шер, когда я наконец смогла идти.
Я ладонью заслонила глаза от солнца, посмотрела, куда она показывает, и вздохнула. Даже на расстоянии я узнала его.
– Это Бен Трейна.
Он сидел, скрестив ноги, у основания могильного камня и мог бы сам сойти за статую, если бы ветер не выдавал его, ероша темные завитки, спускавшиеся на шею.
– Бедняга выглядит таким одиноким, – заметила Шер, и так оно и было. Но он при этом казался собранным и решительным.
– Ты говорила, что он выглядит умственно нестабильным.
Она. прикусила губу, разглядывая его, потом слегка улыбнулась мне.
– Я преувеличила. Пойдем. Составим ему компанию. Он услышал нас, повернулся и тут же поднялся, увидев, кто идет. Я представила их друг другу, они с Шер пожали друг другу руки, и наступило долгое молчание. Мы стояли, глядя на могилу.