Аромат теней

Петтерсон Вики

– Я знаю о насилии, Джо. На работе вижу его каждый день… – Он покачал головой, налил вина в наши бокалы и слегка отхлебнул. Глаза его потемнели. – Этого достаточно, чтобы заставить меня ходить по улицам, как ты.

Я отодвинулась.

– Но это…

Это не то, что я делаю.

– Неправильно? – закончил он за меня, приняв мое удивление за несогласие. – Почему? Чем это отличается от твоих прогулок? От поисков? Выслеживания?

– Я фотографирую. Просто смотрю. Я никогда… никогда ни до кого не дотрагиваюсь, –

солгала я: дотронулась, однажды. Но если быть честной, он дотронулся до меня первым.

– Ты считаешь, я не должен так чувствовать из-за моего значка.

Это был не вопрос, а утверждение.

Его стремление защититься заинтересовало меня и дало возможность поговорить о другом.

– Значок дает тебе власть над людьми, доступ к ним. Возможно, я слишком чувствительна к тому, что один человек может распоряжаться другим, просто потому что так захочет, но мне это показалось слишком очевидным. Бен качал головой, ломая хлеб и окуная его в масло.

– Значок дает мне вторую пару глаз. И это хорошо, потому что мне приходится пропускать через глаза всю грязь города, и от этого можно сойти с ума. А так это можно вынести. Грязь ко мне не пристает.

«Тогда почему у тебя такой вид? – хотела я спросить его. – Откуда этот жесткий блеск в сузившихся глазах?»

Мне пришло в голову, что наше свидание такое же слепое, как с Аяксом. Я не знаю, кто такой Бен. Я знала мальчика, которого мучил отец, который испытал разочарование в матери, но что сделали с ним прошедшие десять лет? Чем он занимался все эти годы? Почему развелся? И когда приобрел татуировку, которую я заметила на его левом плече, когда он потянулся за хлебом?

И почему по прошествии стольких лет он меня пригласил?

– А когда-нибудь приставала? – спросила я, думая, что его ответ может кое-что пояснить мне. – Проникала в тебя, я хочу сказать?

Он какое-то время молчал, глядя на огонь фонаря, стоящего между нами, потом заговорил, тщательно подбирая слова:

– На прошлой неделе был вызов. Третий раз за месяц полицию вызывали в дом одного парня. Типичный подонок, избивающий жену… только на этот раз он решил всыпать своему двухлетнему сыну. Когда наши парни пришли, он встретил их с распростертыми объятиями, раскрыл дверь, называл по именам: «Эй, Гарри! Привет, Патрик! Как дела?»

Бен с отвращением покачал головой, крутя в руках вилку.

– Пригласил в дом: он знал, что жена ни слова не скажет. А у мальчишки единственное, что держало на месте левую ногу, была кожа: все остальное сломано. И молоток лежал рядом, на кофейном столике.

– О боже!

– Да. Стоит этот мерзавец и улыбается: знает, что мы отлично понимаем, кто это сделал, но ничего предпринять не можем.

Мальчишку увезли в больницу, подлатали, хотя ясно, что это все равно, что накладывать лейкопластырь на пулевую рану, и вернули домой к этой суке, которая пальцем не шевельнула, чтобы спасти его.

– Бен, – негромко произнесла

я, понимая, что он говорит не об этой женщине, а о другой. – Это несправедливо.

Он какое-то время смотрел на меня, потом лицо его прояснилось, и он вздохнул.

– Да, наверно, ты права, но несправедливо, что этот человек уходит свободно. Приходится надеяться, что в следующий раз он допустит ошибку, что найдется свидетель, не слишком запуганный, не слишком молодой, чтобы выступить против него. Иногда все, чего я хочу, это свидетеля.

Я кивнула, потому что понимала, что он имеет в виду. Бен прав. Насилие над ребенком и стремление отомстить находятся в разных вселенных.

Тем не менее я снова вгляделась в мужчину, сидевшего напротив меня. Куда девался мальчик, видевший все с белом и черном? Когда он привык к удобному серому цвету? Конечно, большинство людей никогда над такими вопросами не задумывается. Но его в эту промежуточную зону привела работа, и я не могу утверждать, что на его месте испытывала бы другие чувства? Что мне тоже не понадобилась бы, как он это назвал, вторая пара глаз?

Разве я могу сказать, что не поступаю так лее? Я вспомнила Аякса и то, как, защищаясь, готова была вцепиться ему в горло.

Снова наступила тишина, и когда звон вилок о тарелки стал самым громким звуком в комнате, я начала опасаться, что мы зашли в тупик, что это снова встанет между нами – мысль о насилии, то же самое, что десять лет назад.

– Как Оливия?

«Назад на нейтральную территорию», – подумала я, не зная, чего мне больше хочется: засмеяться или заплакать.

– Отлично, – смогла я ответить проглотив комок в горле. – Она инженер в лаборатории космических полетов. Разрабатывает новые способы сексуальных контактов при отсутствии веса.

– Я всегда сомневался, что стоит летать на кораблях НАСА.

Пришлось улыбнуться. Бен один из немногих парней, которые никогда не попадали под влияние чар Оливии, и поверьте мне, таких очень мало. Но Бен Трейна всегда смотрел только на меня.

– Она по-прежнему прекрасна, непостоянна и преданна. – Я почувствовала на себе его взгляд и ненадолго задумалась. – Ты один из немногих, кто никогда ее не осуждал, знаешь ли ты это? Мне это в тебе всегда нравилось.

Он удивился.

– А за что ее осуждать? Внутри она так же хороша, как снаружи. И по-своему очень сильна.

– Да, но этого, кажется, никто не видит.

– Может, потому что она не позволяет никому видеть, – произнес он и, заметив мои приподнятые – брови, добавил: – Ты ведь сама заявляешь, что мы такие, какими должны быть, чтобы выжить.

Верно. Я кивнула, хотя его слова снова заставили меня задуматься. Каким же он все-таки стал?

– Во всяком случае, – сказал он, смущенно– улыбаясь, словно прочитал мои мысли, – не хочу сегодня говорить об Оливии. Вернемся к тому, что тебе всегда во мне нравилось.