Аромат теней
Шрифт:
Женщина, одетая в такое же одеяние, как Страйкер, с воплем бросилась вперед, подняла голову Страйкера – только голову – и прижала к груди. Склонилась к ней и с плачем начала гладить волосы. Я заметила удивительное сходство сквозь слезы и тонкие линии морщин на ее лице.
Наше происхождение идет по материнской линии.
– Боже. – Не в силах дольше выносить эту сцену, я перевернула страницу.
Женщина по-прежнему здесь, но она стоит, сжав кулаки, глаза ее горят, одежда вымазана кровью сына. «Среди нас есть предатель», – говорит она отчаянным
«Ужас, – подумала я, захлопывая книгу. – И это комикс Света?»
А кто же те, с кем я должна бороться? Те, что выскакивают ниоткуда и срывают головы с плеч? Головы супергероев?
– П-п-простите. – Я вздрогнула от неожиданности. Девушка смотрела на меня широко раскрытыми глазами, с бледным лицом, у ног ее валялись снимки. Она с трудом глотнула, и мне стало любопытно, как давно она здесь стоит. – В-вот п-первые. Я подумала, они вам нужны немедленно.
Я попыталась улыбнуться ей. Она сделала шаг назад, и я не могу ее винить. Я подобрала снимки.
– Заканчивайте.
Она убежала в мастерскую, вся се подростковая дерзость исчезла. Я снова села, гадая, как все это объяснить, и попыталась справиться с дыханием. И хорошо сделала, потому: что один взгляд на эти снимки снова вызвал у меня невольный крик.
Фотографии не вспыхивали. Они не расплывались, не сверкали, не горели, не отбрасывали лучи света с бумаги, на которой были напечатаны. Мой глаз фотографа видел десятки возможностей улучшения композиции, но усовершенствовать мгновение невозможно. Я поднесла верхний снимок к лицу, не в силах сдержать дрожь рук, принялась разглядывать плоское захватывающее сердце изображение.
Я знала своего мужчину.
Я знала, как расположиться в предрассветных сумерках, чтобы максимально использовать естественное освещение и не пользоваться вспышкой. Я знала каждую черточку этого лица. Знала длину и ширину кончиков его пальцев, и то, как они гладят мои. Я знала, какого цвета его глаза по утрам, знала, как сон усиливает интенсивность их цвета.
И я знала – в тот момент, когда был сделан снимок, – что Бен Трейна думает обо мне.
Это было перед самым восходом, и рассвет прекрасно очерчивал его лицо. Улыбка таинственная, слишком легкая, чтобы морщинилась кожа в уголках глаз, как мне нравилось.
Это была улыбка довольного человека, который намерен, проснувшись, встретить первый день продолжения своей жизни. Он считает меня живой. Он еще ничего не знает о Батче и о телах, выброшенных в окно. Я сравнила это изображение с человеком, которого встретила сегодня, и поняла, что он больше никогда не будет счастлив. И я тоже.
Порыв ветра, принесший запах ближайшей свалки, вернул меня в настоящее. Я подняла голову, слегка удивившись, что все еще сижу перед магазином. Не заметила, как прошло время. Взглянула на часы, услышала смех – вероятно, смеялся человек, вышедший из бара ниже по улице. Смех стих.
«Возможно, Уоррен сможет помочь Бену, – подумала я, снова возвращаясь к снимкам, – Если он умеет менять людям личность, то сумеет и стереть из памяти воспоминания о любви, чтобы человек больше не страдал». Я прикусила губу. Хочу ли я быть забытой? Хочу ли, чтобы он отвернулся от меня и обратил эти улыбающиеся по утрам глаза на кого-то другого?
Я вспомнила, как целовала его, и не захотела. Вспомнила, как выглядит
– Боже, Бен, – сказала я, прижимая фото к груди и закрывая глаза. – Мы больше никогда не будем такими невинными.
Смех прозвучал снова, на этот раз ближе.
Страх, сжавший мне сердце, подействовал, как физический удар. Я мгновенно вскочила, расставила ноги, подняла голову и принюхалась. Гниль в воздухе. Разлагающая ненависть, кровожадный голод.
– Дьявол!
Аякс! Не знаю, как он меня нашел, но он приближается, и быстро.
Я сунула снимки и комиксы в сумку, закрыла ее и бросилась в магазин. Свернула в первый же проход между стеллажами с товарами и зигзагом двинулась в глубину магазина, минуя косметику, кремы, шампуни, конфеты, презервативы, и шар системы безопасности сверху следил за всеми моими движениями. Я бежала мимо полок с масками и футболками, которые продавались здесь только из-за слова Лас-Вегас, и скоро я поняла, что среди всего этого разнообразия изделий и китча нет одного-единственного. Нет места, где можно было бы спрятаться.
«Можно попробовать убежать, – подумала я. – Уйти в сторону, противоположную этому зловонию и смеху, и двинуться в „Пеппермилл“. К безопасности, которую может предоставить Уоррен или еще кто-нибудь».
Никто не может знать, кто ты на самом деле, ясно?
Я снова посмотрела на зеркальный шар и прокляла отразившийся облик Оливии. Если меня не убьет Аякс, Уоррен точно сделает это.
Автоматические двери магазина раскрылись. В зеркальном шаре я видела, как в них скользнула фигура, подобная клочку дыма, и тут же исчезла. Он идет по моему запаху, а теперь и страху, по тем феромонам эмоций, которые прежде всего и сообщили ему обо мне. Секунды тикали, как бомбы, и я чувствовала отчаяние, которое, должно быть, испытывает крыса в лабиринте. Здесь просто негде спрятаться. И тут взгляд мой упал на короб с вещами дешевой распродажи, стоявший посреди прохода. «Спрятаться можно, – подумала я, – только на самом виду».
Отбросив сумку, я стала рыться в вещах: это остатки костюмов для Хэллоуина на одну стирку. Мне нужна маска. Я отбрасывала медведей, шмелей, супергероев – ха! – и крылья бабочек и наконец выкопала дешевую пластиковую маску. Она покроет только половину лица, но подходит мне по размеру. Нацепив маску на лицо, я схватила бейсболку с надписью «Добро пожаловать в Лас-Вегас» и затолкала под нее золотистые пряди Оливии. Потом, тяжело дыша, повернулась и принялась ждать.
Первым меня настиг его смех, тот самый, что я вначале приняла за пьяное веселье. Но если Аякс и был пьян, то опьяняло его предвкушение успеха и неограниченного насилия, а не алкоголь.
Когда он появился, я первым делом заметила его кадык, прыгающий на горле, потом дергающиеся в ожидании длинные пальцы. При движении его костлявый скелет прижимался изнутри к коже, и я даже удивилась, почему при ходьбе его кости не стучат друг о друга. Его хищная улыбка стала еще шире, когда он увидел меня.
– Нужно отдать должное Уоррену. Его лучшая маскировка… конечно, если не считать его собственной. – Смех его звучал так жестоко, что было ясно: он говорит не о бродяге Уоррене. – Я ни за что бы не догадался, что это ты.