Ароматы кофе
Шрифт:
Он не учел, что ее чувства к нему и ее политические убеждения исходили из единого импульса. Это не имело отношения к политической стратегии, это был вопрос доверия.
Артур не был жестоким человеком, но он мыслил традиционно и считал: если традиции жестоки, то человек просто должен им следовать, безоглядно и безотчетно. Слишком поздно Эмили поняла, что не все идеалисты — радикалы. В Палате общин Артур утверждал свое политическое лицо фанатичной преданностью тысячам общепринятых установок и понятий о правопорядке; дома он говорил об этом неодобрительно и даже язвительно… а теперь эта нелепая затея с доктором Мейхьюзом.
И
Сильных чувств! Сильных чувств как раз ей и не хватало, о каком избытке можно было говорить! Господи, ведь она пыталась дать ему это понять! После долгого периода скованности иными, но равно ограничивающими законами, определявшими ее поведение до замужества, она, обручившись с Артуром, жила в предвкушении, как ей представлялось, большей раскованности в брачной постели. От мужчин, своих пылких поклонников, к ней пришло понимание, что она вправе рассчитывать на страстные чувства. Но в реальности все оказалось совсем иначе. После начальной неловкости — неизбежной, как казалось ей, для двух интеллигентных людей своего века и положения, — когда она почти уже, ей казалось, была на пути к пику восторга, как вдруг медовый месяц кончился, а с ним и активность Артура в возобновлении этого наслаждения. Интимные отношения случались, но носили формальный характер, и если она и получала удовольствие, то мимоходом. Более того, признаки восторга с ее стороны, очевидно, обескураживали его. Пару раз ее активность напугала его до такой степени, что он даже прервал акт. Очевидно, его склонность к порядку в домашних делах распространялась также и на спальню. И Эмили смирилась с тем, что в этом смысле ей суждено оставаться неудовлетворенной. Что хоть и не стало для нее большой трагедией, — в конце концов, в подобной ситуации она прожила большую часть своей зрелой жизни, — но все же принесло разочарование.
Разумеется, она прекрасно понимала, что никакой визит к доктору ничего не изменит, но отказ пойти, учитывая поставленный доктором Мейхьюзом диагноз, был бы превратно понят. Мейхьюз, узнай он об этом, вполне мог бы отправить ее в психиатрическую лечебницу. Поэтому Эмили теперь и сидела здесь.
— Прошу вас, скажите моему шоферу, чтобы подкатил авто поближе к подъезду! Там так их много, боюсь, я не найду свое.
Эмили подняла голову. Женщина, обращавшаяся к швейцару, была ей знакома. Джорджина Дорсон, жена одного из приятелей Артура.
— Здравствуй, Джорджина! — сказала Эмили.
Женщина обернулась:
— Ах… Эмили! Я тебя не заметила. Значит и ты лечишься у доктора Ричардса? Он чудо, правда?
— Пока не знаю. Это первая консультация.
— О! — мечтательно протянула миссис Дорсон. — Это потрясающее лечение. После визита к нему я чувствую
— Приятно слышать.
Избыточной живости Эмили все же в даме не обнаружила. Та продолжала смотреть на Эмили с какой-то странной, блаженной улыбкой, как будто после наркотика. Эмили сказала себе, что не станет принимать никаких пилюль от доктора Ричардса, что бы он ей ни прописал.
— Ну, вот и наше авто. Мой шофер. Боже мой, я наверно продремлю всю дорогу до дома. У меня совершенно нет сил. Но он — чудо, дорогая, Просто чудо. Как же мы жили раньше, пока не появились такие доктора?
Вид у Джорджины и в самом деле был утомленный: спускаясь с лестницы, она ухватилась за перила, боясь потерять равновесие.
— Миссис Брюэр?
Эмили обернулась. Голос принадлежал красивому молодому человеку в элегантном костюме модного покроя, с гладко зачесанными назад волосами и широкой улыбкой. Серебряная цепь часов на гладком фоне жилета, провисая, повторяла в увеличенном виде растянутый в улыбке рот. Эмили он показался скорее похожим на молодого преуспевающего банкира или даже на персону министерского ранга, чем на врача.
— Я доктор Ричардс, — сказал молодой человек, пожимая ей руку. — Прошу вас, пройдемте со мной!
Быстрым шагом он устремился вглубь здания.
— Сюда! — Он распахнул перед Эмили дверь.
Во врачебном кабинете стояли письменный стол, ширма и пара кресел. Доктор указал, на которое ей сесть, затем присел на соседнее.
— Ну и, — произнес он бодрым тоном, — в чем же у вас проблема?
— Думаю, во мне.
Он удивленно поднял брови:
— Неужели?
Эмили поняла, что он ей нравится — вернее, что он симпатичен, что, пожалуй, не одно и то же.
— Видимо, мой муж мной недоволен.
Доктор Ричард еще шире заулыбался.
— Что ж, я ознакомился с направлением доктора Мейхьюза, где и он отмечает нечто в этом роде. — Он кивнул на лежавшие на столе бумаги. — В данный момент, впрочем, меня больше интересует, довольны ли высвоим мужем.
— Что вы имеете в виду? — спросила Эмили, гадая про себя, стоит ли рассказать правду этому молодому человеку. Может, все-таки это некая ловушка: он все передаст доктору Мейхьюзу, доктор Мейхьюз — Артуру… — Я всецело предана своему мужу.
— Естественно. Но, возможно, вы преданы ему по необходимости? — задал вопрос доктор Ричардс, останавливая на ней быстрый взгляд своих красивых глаз. — Преданность, миссис Брюэр, предполагает скорее узы обязательств, а не любви.
— Любви! — повторила она, все еще не решив, что отвечать.
— Возможно, любовь… оказалась не такой, о какой вы мечтали?
— Да, — сказала Эмили. Странно, но потребность поделиться с кем бы то ни было оказалась очень сильна, просто непреодолима, даже пульсу Эмили заметно участился. — Да, любовь оказалась не совсем такой, какой я ее себе представляла.
Взяв со стола стетоскоп, доктор придвинул свой стул поближе, настолько, что его колени оказались чуть ли не между коленей Эмили.
— Сейчас я прослушаю частоту ваших сердечных сокращений, — сказал он и приставил стетоскоп между ее грудей.
От этого прикосновения Эмили почувствовала, как сердце ее забилось еще сильней.
— Пульс слегка ускорен, — сказал Ричардс, вынимая трубочки из ушей. — Вы хорошо спите?
— Не всегда.
— Бываете раздражительной?