Ароматы жизни, или Квантовый ароматизатор Майкла Томсона
Шрифт:
«Члены ЦКК, – писал В.Ленин, – обязанные присутствовать в известном числе на каждом заседании Политбюро, должны составить сплоченную группу, которая, «не взирая на лица», должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел».
– Насколько я понимаю, – резюмировал Майкл, – через год Ленина не стало, и весь материализм идейных мечтателей привитый на криминальную почву оголтелой уголовщины попер наружу. Оставалось только уничтожить упертых ленинцев.
– Получается
Слушая Щукина, Майкл думал вслух:
– Увы! Извратились основы морали, заложенные в религиозных заповедях, а новые так и не укоренились. Мыслилось, что мораль должна демократизироваться за счет опоры на так называемую пролетарскую мораль, но по факту мораль, нравственность деградировали окончательно. Восторжествовал принцип незатейливой детской игры: «Кто не спрятался, я не виноват!»
Щукин продолжил в унисон:
– В конечном счете жизнь, т.е. её дух пришли в несоответствие с идеей. Душа отторгла идею, которую породила мысль о неизменном мире вещей.
– Вот вот, – оживился Майкл. – Но суть вещи – в значительной степени лишь плод нашего сознания, и при изменении осознания меняется не только облик вещей, но и их сущность в обществе.
– Но как же феномен Бога? – спросил Щукин.
– Незыблемое рассыпается в прах, из праха произрастает новое видение все той же вещи, – пафосно заговорил Майкл. – Очевидно человек не приемлет прежний вид вещи, поскольку в его сознании нет ничего постоянного, незыблемого. Разумный человек не раз ещё будет ликовать и страдать, но кроме этих и им подобных состояний его больше ничего не ждет в этом мире, разве что Бог для тех, кто в него верит. Эта вера эфемерна, но она помогает достойно встретить смерть, а, главное, с именем Бога, никогда её не бояться.
– Можно не верить в Бога, но это единственное, что может оставаться неизменным в сознании человека от его крещения до отпевания, – отчеканил Василий.
Вот тут-то Щукин и «схлестнулся» с Майклом.
– Одно слово Майкельсон! Ты схоласт, – заявил Щукин. – Ты рассуждаешь о том, чего ты не видел, с чем не имел дело. Ты плод американского образа жизни, прагматичного и безыдейного.
Майкл задумался. Щукин продолжал:
– Неудачу социального эксперимента в СССР русский студент Беркли был склонен относить к субъективным причинам, типа: засилье геронтократов в Политбюро ЦК КПСС, частнособственническое перерождение бюрократического аппарата управления, неверие народа в коммунистические идеалы на фоне лагерно-барачного быта (повальной бедности) и проблем продовольственного обеспечения «строителей» коммунизма.
Попытка все унифицировать и нормировать приводила к парадоксальным ситуациям: из запахов доминировали сапожная вакса, асидол и одеколон «гвоздика».
Женщины были обречены ходить в одном и том же платье два года. Все были одеты в байковые для женщин или сатиновые для мужчин трусы, других советским Госпланом не предусматривалось.
– Страна испытала шок, увидев трофейные предметы быта и одежды из поверженной Германии, – подытожил Щукин.
– Но почему так случилось? – спросил
– И я того же мнения, – заявил Щукин. – Будущее за коммунизмом, пусть не марксовым, пусть швейцарско-шведским, но люди обречены жить в материальном мире, пропитанном либеральным сознанием.
– Василиск, я не силен в марксизме, но Беркли сводил мир человека к комплексу ощущений. Объективного мира, согласно взглядам автора, попросту не существует, он лишится своего статуса, если тщательно проанализировать всё, что понимается человеком под «подлинным», «настоящим», «онтологией».
– Миша, я согласен, что онтология в известной степени полностью зависит от гносеологии, мы видим мир в определённых точках, красках, ароматах; ощущения мира – это именно наши, человеческие ощущения и ничьи иные.
– Вот именно, Василий, – откликнулся Майкл, – «центральной для Дж.Беркли остаётся идея развития всего сущего, понимаемая, помимо всего прочего, и как идея взаимоперехода, превращения одного в другое, а также зависимости этих переходов от интерпретатора, ученого, от того, как складываются языковые структуры познания».
– Здесь, на американской земле, в городе, носящем имя философа-идеалиста особенно остро ощущается тектонический разлом отношения ко всякого рода революциям и классовым диктатурам в аспекте соблюдения прав человека, – изрек Щукин.
Майкл вопросительно посмотрел на человека «с обратной стороны от западной цивилизации» и спросил:
– Можно ли сказать, что наиболее опасным для тоталитарных режимов представлялось именно свободомыслие, причём особенно в тех случаях, когда оно приобретало ещё и философскую основу?
– Пожалуй! Более того, теперь ясно, почему доктрины субъективного идеализма подверглись ожесточённой критике со стороны представителей марксизма вроде Ленина, – вслух размышлял Щукин. – Ленинское учение подразумевало тоталитарную идеологию, в основе которой лежали механизмы готовности подчиняться окончательному, бесповоротному мнению, ориентированность на устойчивость, постоянство природных и социальных порядков.
– Бэзил, мне остается только с тобой согласиться, огласив мнение одного русского идеолога: Очевидно, «данный подход был онтологически неверен как с научной точки зрения через доктрины неопозитивистов и постпозитивистов, так и с точки зрения аргументации Беркли: нет ничего незыблемого, кроме Бога, на что стоит обратить внимание».
* * *
Без политики в этом мире никак не обойтись, но Майкла все больше занимает получение экологического образования, оценка экологических проектов.
* * *
Засев в библиотеку, он изучает историю создания Панамского канала, считай восьмого чуда света. Его, в частности, интересуют специфические условия экологии на этой тропической территории Латинской Америки.
Вычитал: «Близость малярийных болот вызывала вспышки болезни у рабочих, живших в антисанитарных условиях. Люди сотнями гибли и от желтой лихорадки. Отсутствие своевременной медицинской помощи и необходимых лекарств приводило к гигантским жертвам среди строителей».
Задумался: А как в зоне канала сегодня борются с малярией и лихорадкой? Или там всем выдают москитные сетки наряду со спасательными жилетами. То есть вместо того, чтобы раздеться для солнечного загара на водной поверхности, путешественникам и служащим в зоне Панамского канала предлагается задыхаться от удушливого запаха сального пота.