Арт-Джаз

Шаффер Антон

— Сбежишь? — Арт заинтересовался. Теперь вопросы к Игорю были уже у него самого: — А что, были случаи?

— Были, — вздохнул Игорь. — Несколько человек осталось у вас. Мы пытались их отследить, найти, но так ничего и не вышло. Кроме одного случая. Один из наших после пары лет скитаний стал там у вас популярным писателем. Описал все, что тут у нас произошло, его издали — наши книгу во всех магазинах видели, а по Москве рекламу на каждом столбе. Прославился. Мы думали выкрасть его и придать здесь суду, а потом…

— Что потом?

— Потом

я, видимо, и совершил ошибку, из-за которой сам никогда не попаду к вам. Я заступился за него. Кипишь был большой. Вопрос даже на голосование ставили. В итоге, большинство решило не трогать.

— И из-за этого…

— Да, я стал ненадежным. А знаешь, что такое стать ненадежным? Это значит навсегда забыть о том, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на ваш мир. Нас таких здесь немного, но я не один. Меня после этого случая даже хотели из руководящего состава Сопротивления выставить, но люди поддержали. Вот Владимир меня и терпит.

Все новые и новые стороны жизни лагеря Сопротивления открывались Арту. Внешне доброжелательная атмосфера дружбы и согласия, оказывается, имела не самую приятную изнанку. Среди бойцов существовало некое разделение на своих и не совсем своих — ненадежных. Более того, даже в руководстве Сопротивления не все было так благодушно и безоблачно.

— Не боишься, что расскажу о твоих жалобах Владимиру или Солдату? — Вопрос Арт задал из чистого любопытства. Конечно, он бы не стал рассказывать об этом разговоре ни одной живой душе. Но для себя он сделал определенные выводы.

— Не боюсь. Боюсь другого — чтобы тебя не использовали и не выкинули за ненадобностью на свалку. Нет, они благородные люди, у них есть совесть, но превыше совести у них интересы дела. Ты как сам думаешь, после того, как ты, допустим, приволочешь им «эвакуатор», они тебя отпустят с миром? Разрешать туда-сюда мотаться?

Такого поворота разговора Арт не ожидал. До этого момента он как-то и не ставил под сомнение своего возвращения, в случае, если он решит, что ему это надо. А так как надо, то и разговоров никаких быть не могло.

— Игорь, но ведь Катя спокойно возвращалась!

— Катя была повязана здесь по рукам и ногам, дрогой Артем. Ее держал Арсений. Он-то всегда возвращался, а его оставить она не могла. Так что ее и одну туда к вам спокойно отправляли. А что тебя держит здесь? Сам догадаешься? Или все же подсказать?

Арт догадался — особо большого ума для этого было не надо.

— Вот именно, — подтвердил его догадку Игорь. — Вместе вас никто туда не пошлет. Никогда. Это эффект цепи — каждый последующий оказывается связанным с предыдущим. Я не знаю, намеренно ли это было сделано или получилось случайно, но схема работает. И вот что я тебе скажу…

Но договорить Игорь не успел. К ним подошли два человека, рядовых бойца, которым срочно требовалась помощь Игоря в проработке какого-то маршрута.

— Потом договорим, — бросил Игорь и ушел с сопротивленцами.

Арт снова остался

наедине со своими мыслями. А поразмыслить было над чем. Неспроста Игорь начала весь этот разговор. Но насколько можно ему верить? А, может, это все проверка? Проверяют его — не поддастся ли он уговорам всяким, не откажется ли. Или же у Игоря есть свои планы?…

Арт побрел обратно в Катькин домик. Ему очень захотелось продолжить чтение. Может дневник Краева прояснит хоть что-то… Хотя, веры в это у Крылова было мало.

«Дневник Ивана Краева

28 марта 1984 года

Прошла ровно неделя с последней записи. Все идет так, как я и предполагал. Продукты на исходе. Дышать тоже становится все сложнее — уже было несколько обмороков. Продолжать сидеть в бомбоубежище — значит обрекать себя на медленную смерть. Надо что-то предпринимать.

Вчера полночи решали этот вопрос с Игнатом. Он за то, чтобы открыть те две двери, о которых я писал в прошлый раз. Что за ними? У нас одни лишь догадки. Там может быть еще одно помещение. Или просто тупик. Или, не дай бог, выход на улицу. Тогда точно конец.

С утра разговаривали с людьми. Некоторые против того, чтобы открывать двери. Кто-то все еще надеется, что вот-вот придет помощь, и нас вытащат отсюда. Все разговоры о том, что никакой помощи не придет, так как наверху не осталось ничего живого, воздействия не имеют. Это уже помешательство.

Будем открывать.

Сейчас Степан ищет подходящий инструмент — по подвалу раскидано много чего, но, видимо, придется использовать лом и топор — щиток с противопожарным инвентарем прибит к стене.

Честно говоря, не могу сказать, что испытываю страх. Смерть и так слишком близко. Она уже здесь, в этом бомбоубежище. И там, за дверью, через которую мы сюда попали. Возможно, она притаилась и за одной из двух дверей, которые мы собираемся открыть. Какая разница?

Игнат тоже абсолютно спокоен. Сидит, перебирает свои рисунки, рассматривает — словно хочет на всякий случай посмотреть на них, если все же нам суждено умереть.

Степан тоже держится молодцом. Выполняет все указания, но слишком возбужден. Похоже, он все еще воспринимает все происходящее как некую игру, не особенно осознавая, чем эта история может закончиться. Может, оно и к лучшему — не самая плохая смерть. Я тоже был бы не против умереть играючи. Есть только одна проблема — я уверен, что открыв эти двери, мы не умрем.

Все. Пора. Степан принес инструмент и теперь стоит у меня над душой, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Остальные (сорок два человека, из которых четвертая часть — мужчины!) скучковались у дальней стены, в ужасе глядя на нас. У некоторых из них в руках свечи. Женщины начинают читать какие-то молитвы — этого еще не хватало.

Игнат убирает рисунки в сумку. Значит, и мне пора заканчивать запись. Следующая заметка — уже по ту сторону одной из дверей.

Мне не страшно.

Мне совершенно не страшно».