Арт-галерея
Шрифт:
Все сидевшие за рабочим столом непроизвольно поменяли положение.
Томилов откинулся на спинку стула, Латунников, наоборот, от своей спинки отлип и с удовольствием выпрямил спину, Савушкин положил обе руки на стол, Задвигаев принялся вертеть в руках шариковую ручку, Глазурьев зачем-то коснулся указательным пальцем кончика носа, Комаров посмотрел в окно и почесал за ухом, Мышинский покашлял в кулак, Вера Павловна поправила светлую прядь волос и перекинула правую ногу на левую.
Все внутренне собрались, подготовились и разом взглянули на Ивана
Тот поправил галстук и начал, но не резко и прямолинейно, как намеревался сначала, а аккуратно и мягко:
– Ну что, друзья мои? Я хотел бы с вами посоветоваться.
Коллектив немного успокоился – судя по призыву к коллегиальности, грядущие пертурбации не носили катастрофического характера.
– Проверяющие остались довольны, – продолжал, повторяясь, шеф. – Наша работа оценена положительно. С чем я вас и поздравляю. Но теперь комиссия должна написать заключение. Помимо общего позитива, им надо найти недостатки, выявить виновных и наказать их – объявить выговор. Всё равно кому – без разницы. Так надо – порядок есть порядок. Ну, вы меня понимаете!
Коллектив всё прекрасно понимал. Многие работали с подконтрольными организациями по тому же принципу.
Шеф ещё раз обвёл виноватым взглядом лица подчинённых и, решив, что с предисловием и подготовкой пора заканчивать, напрямую спросил:
– Кому будем объявлять выговор? Может, желающие есть? Какие будут предложения?
– Добровольцы, шаг вперёд! – поддакнул Комаров, но инициативы не проявил.
Коллектив окончательно выдохнул. Общая нервотрёпка с бумагами и выискиваниями недоработок закончилась. Проверяющая комиссия поступила вполне демократично. Всё вроде обошлось «без крови и поножовщины».
Оставалось найти козла отпущения. Причём не назначить и не вытолкнуть, а коллективно обсудить, обговорить, выбрать и полюбовно возвести на жертвенник, совершив сакральное заклание. Быстро и небольно, на дружеских, практически добровольных началах.
Ничего страшного в экзекуции не заключалось. Но все призадумались о последствиях и личном уроне, который может причинить этот вроде бы безобидный акт возмездия.
Топить коллег никто не был настроен, поэтому каждый мысленно прикидывал свои огрехи, недостатки и перспективы. Ничего глобально негативного никто в работе не допускал.
Шеф понял, что сотрудники в затруднении, и начал сам:
– Я вашей работой в основном доволен. Всё по плану, всё путём. Хотя расслабляться не советую!
Он грозно нахмурил брови, приостановился и собрался с мыслями.
– Особенно хочу отметить Веру Павловну, – продолжил Иван Иванович уже с доброжелательной интонацией и улыбнулся.
Вера Павловна приподняла подбородок и скромно улыбнулась в ответ.
– Она у нас молодец. Всё у неё всегда вовремя и чётко сделано, по всем правилам оформлено. Буду объявлять благодарность. Вот на кого надо равняться. Хотя и к остальным у меня особых претензий нет, – он опять сделал пространную паузу и, посчитав, что, пожалуй, слишком разлиберальничался, с особой интонацией добавил. –
Комаров закашлялся.
– Всем надо работать и работать, – строго добавил Иван Иванович.
Произнеся побудительное и стимулирующее вступление, он опять обвёл подчинённых зорким взглядом.
Коллектив выжидательно молчал.
– Ладно, – решил Иван Иванович. – Давайте обсуждать! Кому будем выговор объявлять? Томилов, начнём с тебя. Что скажешь?
– Готов понести заслуженное наказание, – с энтузиазмом откликнулся Томилов на вопросительные интонации руководства.
– Какое тебе наказание? – подскочил шеф. – Тебе ж звание скоро получать!
– Ну да, нельзя, – согласился Томилов. – А так я – с удовольствием, всегда пожалуйста. Если надо – объявляйте!
– Латунников, как у тебя? – перешёл к следующему подчинённому шеф.
– Так я же в командировке полтора месяца был, только что вернулся, в проверке не участвовал, – напомнил Латунников.
– В самом деле! – воскликнул Иван Иванович. – Я и забыл. Сиди и молчи.
– Я и молчу. Весело тут у вас, – не пропустил паса Латунников.
Шеф посмотрел на ожидавшего своей очереди Савушкина. Тот убрал со стола руки, собрался с мыслями, а после тихо и скромно промямлил – напомнил:
– Мне тоже нельзя, я в министерство ухожу.
– Нельзя, – согласился шеф, перевёл взгляд и требовательно посмотрел на амплитуду вращений ярко-синей шариковой ручки в руках Задвигаева.
Тот прекратил крутить ручку и напомнил:
– Мне, командир, без разницы. Я тоже всегда готов. Хоть горшком назови – только в печку не ставь. Но мне ж в академию в августе поступать! Вы ж сами, Иван Иваныч, и направили. А по документам я с выговором не пройду.
– Да, Задвигаева тоже откладываем, – согласился Иван Иванович с весомостью довода и, покачав головой, спохватился. – И Глазурьева откладываем – ему должность скоро получать. Комаров, ты что скажешь?
Комаров подпёр щёку кулаком и, виновато-горестно вздохнув, напомнил:
– У меня в апреле уже один выговор был. Что теперь – второй?
– Да, Комаров тоже не подходит, – с огорчением констатировал шеф, вспомнив, что у Комарова к тому же ещё недавно родился ребёнок. – Второй выговор – это слишком. Придётся служебное несоответствие объявлять. В должности понижать. Нельзя так. Пойдём дальше! Мышинский!
Мышинский сразу чётко и дисциплинированно отозвался:
– Я тоже не возражаю. Выговор – так выговор. Но мне тоже звание скоро получать.
Круг замкнулся, необсуждённой оставалась только Вера Павловна, сидевшая по правую руку от Ивана Ивановича.
– Ну что, – обречённо произнесла она, как будто подводя итог. – Осталась только я. У меня никаких веских оснований нет. Давайте меня наказывать, я согласна – раз никому нельзя.
Добрая и великодушная женщина всю жизнь проработала в системе и прекрасно разбиралась в бюрократических тонкостях.
– Вера Пална, как мы вас все любим! – громко и горячо воскликнул Комаров.