Артефаки. Часть 2
Шрифт:
— Пытаться, несмотря ни на что.
— Но ты ведь больше не пытаешься…
— Кто тебе сказал?
Я удивлённо взглянула на отца, но тот быстро нацепил маску холодной отстранённости.
— Ты… создаёшь новый артефакт?
— Нет, Эрин. Увы. Но ты можешь пытаться вместо меня.
— Как… твоя наследница? — Хорошо, что к салату не притронулась — точно подавилась бы.
— Ну, по крайней мере, как мой отпрыск.
Отпрыск.
Ещё бы назвал меня «биологическим материалом».
— Как твой отпрыск я точно
— Тебе это ни к чему.
— С чего ты взял?
— Медальон Джейсона теряет силу, кольцо Линды уничтожено в этом взрыве, часы носил парень, с которым тоже случилось несчастье.
Я снайперски вогнала вилку в оливку и процедила:
— Это три.
— Что?
— Ты сказал, что артефакта было два.
Руперт тяжело вздохнул, видимо, устал оправдываться за каждое слово. Но ничего. Потерпит.
— Я сказал, что сейчас осталось два. Артефакт филмагии давно зарыт в могиле вместе с владельцем.
Три вида магии…
Рацио — для Джейсона Уэльса, каким-то образом лечил мозг.
Физ — для Линды, поднимал её на ноги даже с переломанными пятками.
Фил — вообще непонятный артефакт. Кому он предназначался? Для чего?
И в целом, зачем? Почему именно три?
— Эти артефакты произведены незаконно, да? — Прозвучало как вопрос, но в целом, я не спрашивала, а констатировала.
Руперт замялся, прокашлялся.
— Они, скорее, эксперимент. Неизбежное зло.
— Артефакт для Джейсона Уэльса неизбежное зло? У него зависимость от этой магии, это же очевидно. — Я продолжала хладнокровно протыкать беззащитные оливки.
Руперт отпил чая с таким видом, будто пригубил более крепкий напиток, явно собираясь с духом отвечать на сложный вопрос.
— Без артефакта он был бы уже мёртв. Есть жертвы, на которые иногда приходится идти ради хорошего дела.
— Что намешано в этом артефакте?
— Не могу сказать.
Кто бы сомневался.
— То есть цель оправдывает средства? — фыркнула я.
— На этот вопрос нет однозначного ответа. Что для одного ужас, для другого норма. Мерить нужно по себе. С чем ты готов жить и спокойно засыпать по ночам, то и оправдывает твои поступки.
— А ты спокойно спишь?
— В моём послужном списке намного больше грехов, чем один скандальный артефакт, — хмыкнул отец, принимаясь с наслаждением разрезать отбивную, воняющую так, словно она протухла не одну неделю назад. Но Руперту, кажется, было всё равно. — У меня есть понимание грани дозволенного. Прежде, чем принять решение, я сравниваю, смогу ли потом смотреть на себя в зеркало без отвращения. Если знаешь, что решение было взвешенным, что за ним скрывалась благая цель, то и жить с ним можно. И спать. И в зеркало на себя смотреть. Главное, не переусердствовать с самоубеждением. А то именно так рождаются все эти последователи благих целей, взрывающие бомбы в самолётах. Будь всегда к себе и критична,
Долгим взглядом я рассматривала морщинки на лице Руперта, пока он безмятежно разрезал мясо и с удовольствием закусывал салатом, хлебом, орешками, всем, что набрал на стойке выдачи.
Я почувствовала в его словах тягость пережитого опыта, но не ощутила навязывания собственного мнения. Это подкупило.
Просто совет.
Просто от человека, повидавшего больше меня.
— Ник, — отец неожиданно прервал мой судорожный поток мыслей, — позовём к нам? Чего это он один сидит?
— НЕТ! — поспешно дёрнулась я.
Руперт второй раз за время нашего разговора замер с не донесённой до рта вилкой.
— Вы поссорились? — не понял он.
— Я… после этого… теракта. После этого теракта я поменяла к нему отношение.
— А что случилось? — нахмурился отец.
— Да так. — Я не стремилась делиться подробностями.
— Он что-то сделал?
— Повёл себя как козёл, — огрызнулась, всё ещё чувствуя лютую ненависть от воспоминания, как Юргес не пожелал делиться с ребёнком пиджаком, стремясь защитить исключительно свою шкуру.
— Бывает, — понимающе кивнул Руперт, хотя к чему конкретно относилось его понимание, я не сообразила.
Ник сидел у окна, организовав негласное соревнование по самому унылому ковырянию в салате. Вид у парня был пришибленный, окружающих он и не пытался разглядывать, нас с Рупертом наверняка не видел.
Я бы и хотела испытать к блондинчику жалость, но не получалось.
Это Ник Юргес.
Он давно себя показал в роли эгоистичной скотины, и менять что-то точно не собирался. Он не проявлял сочувствия к другим, не жалел никого, так почему я должна?
— Я уж было подумал, что вы подружились, — с намёком проговорил отец, заметив мой взгляд.
Можно было бы вяло возмутиться, мол, никакие мы с ним не друзья, уж точно никогда не были! Но я посмотрела на страдальчески израненный салат и тихо выдавила:
— Я тоже.
Руперт явно не ожидал такого откровения, снова застыл, подумал и осторожно проговорил:
— С людьми примерно также. Ты должна определить ту грань для человека, тот поступок, после которого не сможешь его простить. Если понимаешь, что в сравнении его слова или действия не настолько плохи, не всё ещё потеряно.
Я лишь уныло запустила вилку в салат, маньячно расчленяя листья и перемешивая их с другими ингредиентами.
— Экстренная ситуация по-разному действует на психику, — продолжил Руперт, не дождавшись вменяемой реакции на свои слова. — Кто-то паникует и убегает, кто-то лезет на рожон. Вон, как Эван, например.
Вилка замерла в руке, едва успев насадить кусочек огурца.
— А что Эван? — уточнила бесцветным голосом, не поднимая взгляда.
— Да как обычно, полез вытаскивать людей из-под завалов.