Артековский закал
Шрифт:
Ласковое солнце обещало хорошую погоду и это давало право парторгу Ильясову быть довольным: уборка сена производится вовремя, при хорошей погоде. Но что-то хмурым было лицо у этого бывалого человека.
— Слыхали, хлопцы, — начал он за обедом, — проклятые фашисты уже подошли к Дону.
— Неужели наши пропустят их за Дон? — беспокоился дядя Василий…
— Неизвестно. Допустим и прорвутся. История знает факты, когда враги были в столице — в Москве, но Россия выиграла войну.
— Тогда хвастун Наполеон просчитался — не разгадал манёвра Кутузова.
— А теперь хвастунишка Гитлер расшибётся
— Я не пожалею самой высокой осины ему на крест! — от души сказал дядя Василий.
— Намедни забрали нашего механика Василия Ивановича на укрепления, — продолжал Ильясов. — Говорят, будто под Ростов попал, на строительство моста.
— Что же он с одной рукой там построит?
— Варила бы голова, а руки сыщутся.
— Да оно-то верно…
— Последнее время он работал обеими руками, даже в пруду плавал, — добавил Игорь.
— Гутарь, гутарь, — одно дело плавать, а другое — брёвна таскать, — не согласился дядя Василий.
Мужчины закурили и пошли к косилкам, я стал заводить трактор. Не успел тронуться с места, как где-то вдали послышались выстрелы — очередь… снова очередь. Все повернули головы в ту сторону, откуда бил пулемёт. Что-то заблестело на солнце и стремительно понеслось в нашу сторону:
— Самолёт!
— Неужели немецкий? Всем под трактор! — закричал Ильясов.
Вмиг всех словно ветром сдуло и загнало под трактор — иного убежища поблизости не было. Он пролетел почти над нами, дал очередь, но пули в трактор не попали. На крыльях чернели кресты.
— Юнкерс! Вот, гад, куда залетел! Ну, ничего, ты долго не будешь летать! Нас крестами не испугать! — ругался Ильясов, вылезая из-под трактора.
Фашистский стервятник летел низко над землёй, снова и снова раздавались над мирной степью пулемётные очереди, пока он совсем не исчез из глаз.
— В кого он стреляет? Где здесь военные объекты? — наивно спрашивал конюх.
— Стреляет, гад, в людей, на то он и фашист. Видишь, какой нахалюга — безнаказанно шастает над степью, как коршун — хоть бы что, — ворчал сердито парторг.
А вечером косари узнали, что в степи самолёт обстрелял женщин из соседнего села, среди них есть раненые, а одна — убитая.
Начальника лагеря глубоко взволновал и насторожил этот случай. Ведь не исключена возможность, что фашистский асс для собственного развлечения в другой раз может обстрелять и пионерский лагерь, даже может сбросить бомбу. Неминуемо будут жертвы, раненые, может вспыхнуть пожар — строения все деревянные. А он отвечает за жизнь многих десятков детишек, отвечает не головой, а партийной совестью. — «Что делать?» — В этот же день Гурий Григорьевич передал радисту текст радиограммы для Москвы.
В лагере было введено круглосуточное дежурство комсомольских патрулей, на балконе самого высокого — центрального павильона находился наблюдательный пункт. Старший вожатый Володя Дорохин был начальником караула и разводящим одновременно. Он следил за несением дежурства, ночью лично проверял часовых, поднимал вожатых, обходил с ними территорию лагеря.
— Когда он спит? — удивлялись ребята.
В трудовой размеренный ритм лагеря входило что-то новое — грозное, чувство грозящей опасности. Но никакой паники не наблюдалось, никакой
НА ЭЛЕКТРОСТАНЦИИ
Освобождение себя от труда есть преступление.
Настал день, когда последний куст травы упал под ножом косилки. В степи плыл аромат увядающей травы. Когда докашивали последний травяной островок, из него во все стороны выскочила добрая дюжина зайцев-степняков, виляя между покосами, они ринулись наутёк, а косари им улюлюкали вдогонку.
Мы с Игорем поймали несколько перепелиных выводков — маленьких полосатых птичек, поиграли с ними и пустили на волю — пусть бегут к мамам.
Косовица закончилась. До начала жатвы оставались считанные дни. Я сделал небольшой ремонт трактора: подтянул подшипники, отрегулировал клапаны. Ежедневно наведывался в гараж, привык к трактору, словно к живому существу. За мной хвостиком тянулся Игорь, он тоже считал себя трактористом, в последние дни косовицы он сам садился за руль и был на десятом небе.
Из госпиталя прибыл, наконец, Миша. Его трудно было узнать, настолько он похудел, будто высох, только глаза горели глубоко. Его беспрерывно передёргивало, голова поворачивалась произвольно в сторону, конвульсивно дёргались руки, и он глухо стонал. Но он рвался в лагерь, к друзьям, к любимой работе. На трактор он садиться не мог, но ежедневно приходил в гараж, помогал советами, с завистью смотрел на нашу работу. Мы ему были рады, старались поддержать его добрым словом:
— Не дрейфи, Миша, выше нос, трактористов никакая ведьма не возьмёт!
— Так хочется поехать по степи, как раньше, — навстречу солнцу! — вздыхал он.
— И поедешь, честное комсомольское — поедешь! Ты только побольше кушай, особенно нажимай на молоко, тебе нужно восстановить силы, а трактор никуда не убежит!
В дверях гаража появилась фигура Володи Аас:
— Что поделываете, трактористы?
— Сделали небольшой техремонт, готовимся к уборке. А у тебя что?
— Да вот и мне нужно произвести ремонт мотора, но не с кем, — моим ребятам надоела машина и они отказались от электростанции.
— А Дорохин?
— Что Дорохин? Не будет же он за них работать. Он и так не спит!
— Да нет, почему он не подействует на твоих электриков?
— Он говорил с ними, а они говорят: нам тяжело. Я и сам понимаю, что тяжело, а как быть?
— Распустил ты свои кадры, — старался улыбнуться Миша.
— Так что, может тебе помочь?
Володя радостно ответил:
— Ну, конечно, я же сам не смогу, а освещение ведь не мне одному нужно.
— Добро, пошли к тебе?
Работа на электростанции имела свои особенности. Во-первых, здесь было намного чище, помещение светлое, пахло нефтью и соляркой. Во-вторых, здесь всё выглядело солиднее в техническом оснащении: на стене виднелся ряд рубильников, амперметров, вольтметров. Посреди помещения на массивном фундаменте стоял двигатель — одноцилиндровый дизель-великан с металлической этикеткой «Завод „Победа“, гор. Днепропетровск». «Недалёкий земляк», — подумал я, даже рукой потрогал.