Артёмка (сборник)
Шрифт:
Утром пришла кастелянша и принесла парчу и шагрень.
Обрадованный Артемка спрятал сверток под матрац.
Через несколько дней его выписали.
Дед Шишка чуть не забыл!
Худой и бледный приехал Артемка в свой город. Он сильно ослабел и раз десять отдыхал, пока добрался до будки. А тут еще ключ пропал – наверно, под скамейкой остался. Пришлось соседа Петровича звать, чтобы вместе замок отбить.
– Где ж это тебя носило? – спросил Петрович. – Лица на тебе нету.
– А вы не знаете? – усмехнулся Артемка. – Ведь вы же меня в Ростове за плечи трясли.
Петрович посмотрел, покачал головой и, ничего не сказав, ушел. Артемка лег
«Видно, и мне надо ехать с вами, а то как бы Артемка без меня не заболел». И засмеялась. И тут все засмеялись и побежали к зеленой будке квас пить.
Проснувшись, Артемка зажег лампу и наскоро привел себя в порядок: умылся, пригладил волосы, почистился. Потом отрезал от газеты ленточку, чтоб было чем снять с Лясиной ноги мерку, и пошел к цирку.
Он шел и думал, что вот сейчас увидит Пепса. Пепс засмеется и, как маленького, схватит его на руки и подбросит вверх. А потом будет качать курчавой головой и ужасаться, слушая, в какой переплет попал Артемка в Ростове. А потом прибежит Ляся и тоже будет ужасаться. А может, Ляся уже кончила свой номер и ушла? Нет, не может быть: она всегда ждет Кубышку, а Кубышка выступает последним номером. Эх, жалко, денег не осталось, а то бы купить белую булку, колбасы и помидоров да у деда в комнате и закусить всей компанией! И что это за болезнь была такая, что теперь все есть хочется?..
Артемка повернул за угол и в недоумении остановился:
«Что такое? Не туда я попал, что ли?»
Обычно здесь, при повороте, в глаза падал яркий свет от фонарей, а теперь впереди была темнота. Но ведь это та самая площадь; посреди нее, заслоняя звездное небо, темнеет округлая громада цирка. Почему же так темно и пусто? Ни фонарей, ни лотков с леденцами и рахат-лукумом, ни мальчишек, что всегда здесь снуют, кричат и пересвистываются.
Артемка медленно двинулся вперед. Он был испуган. У него даже защемило в сердце. Он тихонько подошел к воротам цирка и стал всматриваться. На стенах по-прежнему висели афиши, но из-за темноты ничего нельзя было прочитать. Артемка налег на ворота. Ворота скрипнули, но не подались. Артемка постоял, подумал и пошел вдоль стены. В какие щели он ни заглядывал, везде была тьма, будто весь цирк засыпали углем.
Тогда Артемка вспомнил, что из дедовой комнаты наружу выходит небольшое окно. Обежав кругом, он взглянул вверх: прутья на окне слабо отсвечивали.
– Дед! – крикнул Артемка обрадованно и застучал кулаком в стену.
– Кто там? – сейчас же отозвалось из-за стены. Голос был далекий и глухой, но, безусловно, дедов.
– Дед, это я! – еще больше обрадовался Артемка.
– Артемка, что ли? – донеслось изнутри.
– Ну да, Артемка! Отворяй, дедушка, скорей!
– Так иди на задний ход. Чуешь, на задний! Я сейчас открою.
Дед вышел с фонарем, посветил Артемке в лицо и сказал:
– Вернулся? А я думал, так в деревне жить и останешься.
– В какой деревне? Что ты, дед! Я в больнице был.
– В больнице? – удивился дед. – Скажи на милость!
Придумав, будто Артемка уехал к тетке в деревню, он до тех пор всех в этом уверял, пока и сам поверил.
– Дед, отчего это все позаперто и фонари потухли?
– А чего ж им гореть? Кроме меня, тут никого нету. А меня публика уже видела. Ей хоть заплати, к примеру, так она меня смотреть не захочет.
–
– Актеры? А кто ж их знает? Куда-нибудь поехали, в другие цирки, значит.
– И… – У Артемки перехватило дыхание. – И Пепс уехал?
– Пепс? Пепс, брат, раньше всех отсюда подался… Да ты, я вижу ничего не знаешь. Ну, пойдем, расскажу тебе, пойдем в мою апартаменту.
По знакомому коридору, такому теперь пустому, они прошли в комнату деда и уселись на топчане.
– Видишь, какое дело, – сказал дед, – покуда ты ездил к тетке… или го… покуда, к примеру, болел, тут опять «Бульбу» ставили. Только на этот раз уже не Пепс Бульбу играл, а дядя Вася. А Пепсу роли не дали совсем. Да… Ну, Пепс, конечно, огорчился Ходит сам не свой. А тут еще ты пропал. Пойдет он, бывало, на базар, походит вокруг будки – и опять до меня: «Где Артиомка?» Вижу, человек волнуется, я и говорю ему:
«Уехал он, Артемка твой, к тетке в деревню уехал, а как она, деревня эта, называется, не помню». Да… А тут уже и борьба стала к концу подходить. Кальвини говорит Пепсу «Ты, говорит, не вздумай чего-нибудь выкинуть, а то ты совсем какой-то сумасшедший стал. Чтоб завтра у вас с Гулем была ничья. Будете бороться час, потом ты захромаешь и откажешься бороться».
– Пепс сильнее Гуля! – не выдержал Артемка.
– А вот слушай. Только вывесили афишу, публика – к кассе: толкаются, ругаются, перила поломали. И столько в тот день билетов напродавали, что даже в оркестр люди набились. Ей-богу, так с музыкантами и сидели. Да… Ну, вышли, стало быть, они, Пепс и Гуль, поклонились. Публика, как полагается, в ладоши. Цветы тут, конечно, и все такое. Кальвини проговорил свои слова и отошел в сторонку, свисток держит. И тут, братец мой, случилось такое, чего я отродясь не видал. Гуль и глазом не моргнул, как Пепс поднял его над головой, покрутил мельницей – и прямо на лопатки, в одну секунду. Понятно? Задергался Гуль, да где там: как гвоздями его Пепс пришил! У публики дух зашелся – онемели все. А Пепс повернул голову к Кальвини и говорит: «Свисти!» Кальвини растопырил руки и стоит истуканом. «Свисти!» – опять говорит ему Пепс. Тот стоит, глаза выпучил. А тут публика пришла в себя да как грохнет!.. Я думал, купол обвалится. Видит Пепс: не хочет Кальвини свистеть. Вскочил, вырвал у него свисток, да сам и засвистел. В публике хохот, крик, свист – ну прямо сдурели все. Гуль встал, красный, как бурак, да Пепса ба-ах кулаком. А Пепс поднял руку вверх и говорит: «Гуль не есть борец. Гуль есть хулиган, барахле!» Так и сказал, ей-богу: «Ху-ли-ган, барахле!» – а потом повернулся и ушел.
И дед принялся рассказывать, как пять лет назад тоже вот боролся турок Абрек с чемпионом мира Карадье и какой тогда скандал вышел.
Но Артемка уже не слушал. Он сидел на топчане, понурив голову, и ему было так тоскливо, так одиноко, будто весь мир опустел, как этот цирк.
– Дед, – сказал он, – я хоть к тебе ходить буду. Скучно мне.
– Что ж, ходи, – согласился дед. – Ходи, я против не имею. – И вдруг вспомнил: – Да, чуть не забыл!.. В ту ночь Пепс до меня заходил, вот когда Гуля положил, «Что такое, – говорю ему, – голубь ты мой?» А он мне:
«Господин Шишка! (Так и сказал, ей-богу!). Господин Шишка, я сейчас еду от этот город. Скажите ваш внук, я очень хорошо помню свой слово». И так, брат, мне руку сдавил, что я аж крякнул… Стой, еще вспомнил… Та… как ее… ну, что по канату ходила… Ляся, что ли?.. так она тоже прощаться приходила. И тоже просила: «Скажи, – говорит, – Артемке, что я ему письмо напишу». Понял? Письмо, значит…
– Дед! – крикнул Артемка. – Да чего же ты сразу не сказал. Такие слова, а ты молчал!..
– Ну, забыл, – сказал дед. – Знаешь, старый ум. Что давно было, помню, а теперешнее голова не держит, хоть ты что ей…