Артемка у гимназистов
Шрифт:
– Ну, давай твои книжки! Где они?
– скучно сказал Горбунов.
Артемка приподнял сундучок и вынул две брошюрки - одну в зеленой обложке, другую в желтой.
– Скажите пожалуйста!
– оживился Горбунов.
– И вправду нелегальщина. Где же ты достал?
– От отца осталось, - не сморгнул Артемка глазом.
– Это может быть: отец у тебя вредный был А еще что есть?
– "Женитьба" Гоголя есть, "Шинель", "Конек-горбунок".
Артемка снимал с полки
– Разрешенная, - вздыхал Брадотряс.
– А больше нету?
– лениво спросил Горбунов.
– Нету.
– Ну, все. Так запирай будку и пойдем... Он для формы пошарил еще рукой по полке, скосил глаза под столик.
– Пойдем, хватит и этого.
На углу Карантинного Брадотряс остановился:
– Мне налево-с. А протокол зайду подписать утречком.
– Будьте здоровы!
– буркнул Горбунов. Далеко, в самом конце переулка, поднималась огромная красная луна. Из подворотни на дорогу вышла собака и протяжно завыла. Артемке стало не по себе.
– Куда это мы идем?
– насторожился он.
– Ну и дурак же ты!
– удивился Горбунов - Пьесу-то кто написал? Ты?
– Ну, я.
– А спрашиваешь, куда идем. К бабушке на свадьбу. Жалко, отец твой помер, а то бы сидеть вам вместе.
Артемка вспомнил ржавые решетки на окнах каталажки и серые заросшие лица, вечно выглядывавшие из этих окон.
"Не шмыгнуть ли в переулок?
– подумал он.
– Куда ему, толстому, гнаться за мной!"
Но Горбунов, словно догадавшись, вынул из кобуры огромный наган и показал Артемке:
– Видал? Попробуй только!
Около участка околоточный передал Артемку городовому, а сам пошел дальше. Городовой опять взял Артемку за воротник и, подталкивая, повел сначала вверх по лестнице, потом, через прокопченную табачным дымом канцелярию, вниз, в подвал.
Когда закрылась дверь и Артемка оказался в пахнувшей крысами темноте, ему стало страшно. Некоторое время он стоял у двери, вперив глаза в черное, как сажа, пространство. Вдруг близко кто-то сказал:
– Пух!
– Что?
– шепотом спросил Артемка, сжимаясь от страха.
– Пух, - ответили ему и тоненько присвистнули.
"Какой-то знак, - решил Артемка.
– Наверно, жульнический Как бы не ударили еще". И на всякий случай предупредил:
– Не очень-то! Я и сдачи дам.
Но "пух" и присвист чередовались с такой правильностью, что Артемка скоро догадался: спит кто-то.
Он протянул вперед руки и, нащупав деревянную скамью, лег.
"Чего я испугался?
– подумал он.
– Ну, посадили и посадили. Небось выпустят. А не выпустят - дёру дам!" - и, поворочавшись, заснул.
В КАТАЛАЖКЕ
Первое,
– Воришка?
– Какой там воришка!
– нахмурился Артемка.
– Политический я.
– Ну? Настоящий?
Артемка подумал и с сожалением сказал:
– Нет, еще не настоящий А ты кто? Монах? Человек поднял руку к шапочке:
– Нет, путешественник я
– Путешественник?
– Такой профессии Артемка не знал.
– Это как же?
– А так. Хожу из города в город, на людей смотрю, себя показываю
– Бродяга, - догадался Артемка.
– Ну, бродяга, - согласился человек.
– А как же тебя посадили?
– заинтересовался Артемка.
– А так и посадили. Встретил одного монаха. Познакомились, выпили. А потом стали о боге толковать. Я - одно, монах - другое. Ну и подрались. Монаха выпустили, а я сижу. Паспорт, видишь, у меня украли. А шапка - это трофей победы.
– Вот оно как!
– сказал Артемка с удовольствием.
– А в Москве ты был?
– В Москве? Всенепременно.
У дверей кто-то завозился с замком, дверь приоткрылась и в комнату просунулась усатая физиономия городового:
– Который хлопец, на допрос!
Артемка вскочил и тут только огляделся: серые стены, сводчатый потолок, под самым потолком два узких окна за решетками, на цементном полу деревянные скамьи-лежанки. Кроме него самого и "путешественника", в камере никого.
– Ну, долго будешь оглядываться?
– Иду, - сказал Артемка.
– Как тебе некогда! По гнилой лестнице поднялись в канцелярию. Горбунов, как будто еще более сонный, чем вчера, медленно поднялся из-за стола и, закрывая от лени на ходу глаза, пошел к обитой клеенкой двери Городовой, стараясь не стучать сапогами, забежал вперед и открыл перед надзирателем дверь.
– Иди, - буркнул околоточный Артемке. Потом выпятил колесом грудь, подобрал живот и шагнул через порог: - Господин пристав, писаку привел.
Артемка тоже вошел, но сейчас же попятился назад: за письменным столом сидел мужчина с таким лицом, будто кто в шутку к человеческому туловищу, одетому в белый, с серебряными погонами китель, приладил бульдожью голову.
– Куда! Стать сюда!
– услышал Артемка густой, отрывистый бас, похожий на лай простуженной собаки.
"Теперь пропал!" - подумал Артемка и подошел к столу. На зеленом, запачканном чернилами сукне лежали две брошюрки.
– Ты что же это, мерзавец, морочишь нам голову? Отвечай сейчас же: кто пьесу написал? Ну?