Артиллеристы

Драбкин Артем

Какие-то эпизоды запомнились?

Там каждый день – эпизод. Мы отражали контратаки немцев, они бросили на нас танковую дивизию. Однажды ночью они пытались наступать, мы отражали их атаки, – и в процессе боя вдруг поняли, что немцы где-то у нас в тылу. Мы развернули пушки, открыли огонь, – и хотя понесли большие потери, но отразили атаку с тыла. Было такое время, когда не поймешь, где свои, а где чужие!

После Сталинградской битвы кормили уже нормально?

Да, когда начали наступать, после Сталинграда, – тогда снабжение было уже нормальное, уже были тылы. Население мы не обижали, на счет этого было очень строго. Такие распоряжение было, чтобы у населения насильно ничего не брать.

За

Сталинград я получил орден Красного Знамени, а после Сталинграда нас перебросили на Курскую дугу. Здесь я уже был командиром батареи. За пять дней боев с 7 по 12 июля, отражая атаки противника, моя батарея 76-мм орудий ЗиС-З подбила 12 немецких танков «Тигр». Это такие танки, что их просто так не возьмешь. У них была сильная броня, – но нас снабжали бронепрожигающими снарядами. Свойство такого снаряда в том, что он создаёт высокую температуру, и не пробивает, а прожигает броню. Но танк надо пропустить на прямой выстрел, – это 300 метров. В моей батарее было 67 человек, а после пяти дней боёв в строю осталось только 20. И все они были ранены, – да и я тоже. Мне запомнился такой эпизод: я веду бой, а в затишье приходит младший лейтенант, присланный после школы. Он докладывает: «Товарищ старший лейтенант, младший лейтенант прибыл в ваше распоряжение». Вдруг близко разрывается снаряд, меня только ранило, – а он упал замертво. Ни одного дня не воевал! И вот такие эпизоды часто были…

Тяга для орудий какая тогда была? Конная или уже были машины?

Были машины, «Студебеккеры».

Помните, как стояла ваша батарея?

Мы стояли на окраине деревни: Немцы бросали листовки в наш тыл: «Вы окружены, лучше сдавайтесь!» На отдельных участках в районе Прохоровки они пробили наш фронт, продвинулись на 30 километров, и фактически зашли кое-каким частям в тыл. Поэтому немцы и бросали листовки – «сдавайтесь». Но никто на это внимания не обращал, – хотя для того, чтобы отражать атаки, нам иногда приходилось орудия поворачивать в тыл. На Курской дуге батарея подбила 12 танков! Пишут, что на Курской дуге были сильные танковые бои. Да, они были, – но большую роль в победе на Курской дуге играла именно артиллерия. Артиллерия в основном и уничтожала немецкие танки.

За подбитые танки деньги платили?

Да, переводили на книжку.

Вам лично приходилось стрелять или Вы только управляли боем?

Нет, почему же? Мы несли большие потери, и было такое время, когда возле орудия не было наводчика. Так что приходилось самому стрелять. «Тигры» были хорошие танки, они намного превосходили наши. У «Тигров» была сильная броня, и немцы на них надеялись, надеялись победить. От немецких танков мы понесли большие потери, – 283 тысячи погибло в Курской битве… Сейчас в районе Прохоровки построен собор, и там имена и фамилии погибших, – и то не всех, есть неизвестные.

После Курской битвы вы пошли в наступление или Вашу часть отвели на переформировку?

После Курской дуги нам дали пополнение и вооружили 100-мм орудием. Это было хорошее орудие. У немцев на «Тигре» было установлено орудие с прямым выстрелом 1900 метров. Прямой выстрел – это когда снаряд летит строго в горизонтальном положении, не изгибает траекторию, и попадает точно в цель. 76-мм пушка имела прямой выстрел всего на 600 метров, а потом, когда нам дали 100-мм, у нас прямой выстрел был уже 2100 метров, – лучше чем у немцев.

После Курской дуги мы наступали на Киев. Севернее Киева деревня Лютеш, и там моя батарея и батальон пехоты получили задание форсировать Днепр и занять плацдарм для того, чтобы потом развивать его и освободить Киев. Ночью 23 сентября мы на самодельных плотах, а пехота на рыбацких лодках, начали форсировать Днепр под огнем противника. Минометные снаряды, гром бомбежек!.. У нас было 4 орудия (это была пушечная батарея), но один плот вместе с орудием был потоплен. Была потоплена и часть пехоты. Но мы достигли берега, в рукопашных боях совместно с пехотой заняли небольшой плацдарм и в течение суток отбили 11 атак. Кругом буквально горела земля под ногами! Конечно, мы

несли большие потери. Мы были самой первой дивизией, которая начала переправляться через Днепр. Сейчас в этом месте, где мы переправлялись, стоит большой гранитный камень, на котором написано: «23 сентября 1943 года в этом месте переправлялась 240-я дивизия, которая создала плацдарм для освобождения Киева». Потом наша дивизия стала Днепровско-Киевской.

Через сутки к нам переправилось подкрепление, потом плацдарм расширили. Для того, чтобы готовить наступление на Киев, приехал маршал Жуков. Ему рассказали о моей батарее, он приехал на батарею и поздравил меня, пожал руку: «Молодец, считай, что ты уже Герой». Четырем из моей батареи, в том числе мне, было присвоено звание Герой Советского Союза.

Кроме Вас, кому еще в батарее дали звание Героя?

Наводчику Ткаченко, командиру орудия Кремлеву, командиру взвода Дудину. Тогда же меня назначили командиром артиллерийского дивизиона. Под моим командованием было три батареи, ко мне приезжали заместителями офицеры с Академии, – а у меня из образования только полковая школа младших командиров! Уже когда после Киева мы вели бои, немцы сняли с Африканского фронта 16-ю танковую дивизию и бросили в контрнаступление. Я уже был командиром дивизиона, со мной ординарец с планшетом. Там был такой маленький кирпичный сарайчик, мы туда зашли вместе, сели друг против друга, я развернул планшет, – и вдруг прямое попадание снаряда из танка в пролет окна. Его насмерть убило, а меня только контузило. Передали: «Убит командир дивизиона и его ординарец». Считали, что надо на мое место кого-то назначать, – и вдруг я оказываюсь живой. Меня вытащили оттуда, – но я, правда, был побитый, несколько дней не мог воевать. За всю войну я был ранен 5 раз: правда, ранения были не тяжелые. И несколько раз я был контужен. В госпиталь я отказывался ехать, – побываю в своей санчасти, и продолжаю воевать.

После боев за Киев, куда пошла дивизия?

На Жмеренку и дальше на Румынию.

Днестр форсировали?

Нет, форсировали реку Прут на границе с Молдавией. Это небольшая река, и мы легко это сделали. Дальше мы наступали. 38-я армия Воронежского фронта вошла в состав 1-го Украинского фронта, а потом мы перешли в состав 40-й армии 2-го Украинского фронта, и в ней я воевал уже до конца войны.

Управление дивизионом, две пушечные батареи, одна гаубичная, – это сложно?

У меня был штаб дивизиона. Что и как – планирую я, а штаб уже командует: кому где встать и так далее.

Кто был командиром вашего полка?

Они менялись несколько раз. Один был ранен, второй контужен, и его заменили. Последний, с которым я воевал до конца, был Кузенко. Он в Киеве жил после войны, мы встречались на День Победы.

Приходилось Вам гаубичную батарею на прямую наводку ставить?

Приходилось. В Карпатах уже в начале 1945 года пехоты у нас уже было мало, – надо наступать, а немцы в Карпатах себя активно вели. Было время, когда нас разделяло метров 50 всего, – и огневые точки мешали наступлению. Мы наступаем, и вдруг ущелье такое, а кругом лес. Здесь командование дивизии, и мы сюда заехали. А там кругом немецкие пулеметы, минометы, голову нельзя поднять! И вот я во главе дивизиона подъезжаю, мы развернули гаубицы и начали бить. После этого нам аж аплодировали! Командиром дивизии был генерал-майор Терентий Уманский, и он мне говорит: «Ну молодец, блудный сын!» Так он меня называл.

За что он Вас называл «блудным сыном»?

За то, что я иногда не придерживался правил, а шел напролом. К примеру, эпизод: мы наступаем, немцы близко, мы отходим, – и тут заградотряд, нас не пускают. Мои ребята были здоровые, они отбрасывали их, но не стреляли. Командиру дивизии пожаловались, и он говорит: «Только блудный сын это сделает!»

Заградотряды всю войну были?

Нет, они только в 1943 году появились. Я с ними меньше всего дело имел, они в тылу были.