Артур Артузов

Гладков Теодор Кириллович

Была у Рейли и своя корыстная цель. Если корсиканский лейтенант артиллерии сумел овладеть Францией, то почему бы ему, лейтенанту от британской разведки, не овладеть Москвой? В этой мысли он укрепил себя после того, как ознакомился с охраной Кремля. Главная опора ее – латышские стрелки. В их безусловную преданность советской власти Рейли не верил. Он оказался целиком во власти навязчивой идеи: кто имеет власть над латышами, тот имеет власть над Кремлем, значит, и над Москвой. Так в голове Рейли и родился план захвата власти штыками латышских стрелков…

Артузов снова отмечает про себя: Рейли честолюбив, с бонапартистскими замашками. Убежден во

всесилии денег. Это его минусы, которые должны учитываться при выработке плана операции, как, впрочем, и плюсы. Между тем Рей–ли расширяет круг знакомств в Москве. На некоторые ему просто везет. Так, он случайно знакомится, но вовсе не случайно очаровывает и соблазняет сотрудницу Центрального исполнительного комитета Ольгу Старжевскую. Потерявшаяя голову женщина предоставляет ему множество ценных сведений о работе государственных учреждений. Рейли вручает ей 20 тысяч рублей, на которые Ольга снимает и обставляет прекрасную квартиру. Она убеждена – как любовное гнездышко. На самом деле это жилище нужно Рейли для конспиративных встреч с агентурой и как убежище, если придется расстаться с комнатой в Шереметьевском переулке.

Артузов снова отмечает: Рейли предусмотрителен, по известной поговорке, никогда «не кладет все яйца в одну корзинку». Обязательно старается обеспечить себе запасной выход.

План, разработанный Берзиным и представленный ему на утверждение, Рейли счел реальным и легко осуществимым. В Большом театре должно состояться важное совещание под охраной, как обычно, латышских стрелков. По приказу Берзина они должны арестовать советское правительство, в первую очередь Ленина и Троцкого. Рейли сделал только одно, но весьма существенное добавление к этому плану: иметь при себе гранаты на случай, если произойдет какая–нибудь непредусмотренная заминка. Иначе говоря, Берзин должен пустить их в ход, чтобы уничтожить советских руководителей, как тогда говорили, вождей.

До правительственного заседания оставалось некоторое время. Рейли пригласил Берзина прокатиться в Петроград, преследуя при этом две цели: обеспечить себе безопасный проезд в сопровождении красного командира (подстраховывал свое удостоверение, мало ли что) и отправить очередное донесение через английского дипломата о работе по задуманному плану. Кроме того, он хотел с помощью Берзина уговорить латышскую общину выступить в Петрограде одновременно с мятежом в Москве.

Для определенного круга петроградских знакомых Рейли был «господином Массино», ливорнским купцом. Остановились у Елены Михайловны. Выявив часть питерских связей Рейли, Берзин, сославшись, что он выполнил все поручения, уехал в Москву. Рейли остался в Петрограде. Ему надо было еще раз встретиться с капитаном Кроми. Рано утром позвонил Грамматикову, чтобы узнать обстановку. Услышал дрожащий, испуганный голос:

– Преждевременно произведена операция. Положение больного в высшей степени серьезно.

Рейли охватил страх. Но он не был бы разведчиком, если бы поддался панике. Быстрый ум сразу же оценил: надо немедленно ехать к Грамматикову и узнать все подробности происшедшего, чтобы не действовать вслепую. Рейли благополучно добрался до квартиры Грамматикова, которого застал в страшном возбуждении. Он изрыгал ругательства по чьему–то адресу:

– Глупцы, выступили слишком рано, ни с кем не согласовали. Убит председатель ПетроЧК Урицкий. Надо бежать…

Это произошло в пятницу, 30 августа. В начале десятого утра к дому 6 на Дворцовой площади, в котором размещались Комиссариат внутренних дел Петроградской

коммуны и ПетроЧК, подъехал молодой человек в кожаной тужурке, оставил велосипед и вошел в здание. В приемной уже было несколько посетителей, дожидавшихся приезда наркома и председателя ПетроЧК в одном лице, потому на вновь прибывшего никто не обратил внимания. Через полчаса на служебном автомобиле подъехал Моисей Урицкий, вошел в подъезд и направился к лифту. В этот момент молодой человек подбежал к нему и с близкого расстояния сделал несколько выстрелов. Урицкий был убит на месте. Убийца выскочил на улицу, сел на велосипед и попытался скрыться. За ним последовала погоня на автомобиле.

На Миллионной улице террорист бросил велосипед у дома 17, в котором размещалось Английское собрание, и вбежал в подъезд. Однако через несколько минут он сделал попытку покинуть здание, натянув поверх тужурки первое попавшееся пальто. Его попытались задержать красноармейцы – даже не по обоснованному подозрению, а просто дляя проверки документов. Тут у террориста не выдержали нервы, он открыл пальбу, но был обезоружен.

Убийца оказался неким Леонидом Каннегисером, студентом Политехнического института. Одно время, при Керенском, был юнкером Михайловского артиллерийского училища, членом партии так называемых энэсов – народных социалистов. Двадцатидвухлетний террорист был весьма способным, подающим надежды поэтом. О мотивах покушения Каннегисер на допросах говорить не захотел. Отказался он и назвать сообщников.

В этот же день, в 7 часов вечера, странная, предельно экзальтированная молодая женщина, бывшая эсерка и политкаторжанка Фанни Каплан после митинга на бывшем заводе Михельсона дважды тяжело ранила Ленина. Каплан также отказалась дать какие–либо показания. (Тогда, в восемнадцатом, да и в последующие годы, оба теракта и руководители страны, и ВЧК, и средства массовой информации, и официальная историческая наука связывали друг с другом как звенья одной цепи, как запланированные эпизоды организованного антибольшевистского заговора. Однако никакой связи, даже косвенной, между обоими терактами установить так и не удалось. Более того, сегодня многие авторы ставят под сомнение, что в Ленина достаточно метко стреляла полуслепая Каплан, к тому же когда уже начало смеркаться.)

Оба покушения власть расценила как открытие белого террора и не нашла ничего лучшего, как на удар ответить во сто крат более сокрушающим ударом. Вывод был ошибочен: ни Каннегисер, ни Каплан не были связаны с какими–либо серьезными контрреволюционными организациями. Столь бурные, переломные моменты в истории, какими были в России 1917–й и последующие годы Гражданской войны, способны порождать массовые акты террористов–одиночек, которые вполне могут быть расценены как целенаправленные, спланированные, хорошо организованные действия заинтересованной стороны, спецслужбы или даже иностранной державы.

Так и произошло в августе—сентябре 1918 года. 2 сентября Всероссийский центральный исполнительный комитет, заслушав сообщение председателя ВЦИК Якова Свердлова, принял резолюцию, в которой были следующие слова: «На белый террор врагов рабоче–крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов».

Эмоционально можно понять настроение, душевное состояние людей, принявших эту резолюцию, а также последовавшие за этим постановления, в которых было прямо указано, как, против кого конкретно и в какие сроки, разумеется, самые сжатые, должно осуществить акции красного террора.