Артюр Рембо
Шрифт:
Перемена была заметна только в старшей из сестёр Артюра, которая к четырнадцати годам обрела привлекательные формы и была уже не похожа на прежнюю девчонку с безразличным взглядом. На первых порах возвращение в родной город не сильно опечалило Артюра. Он написал несколько стихотворений, чего не делал в Париже последние месяцы, хотя имел там возможность постоянно видеться с очень многими литераторами. Темой одного из новых его стихотворений, названного «Гласные», стали соответствия между цветами и звуками, о которых ему говорил Эрнест Кабанер. Эта идея тогда заинтересовала его, и теперь он был очень доволен своим сонетом. Он говорил, что, быть может, в нём, помимо новых выразительных слов, содержится «поэтический язык, который когда-нибудь станет доступен для восприятия всеми органами
Однако письма, которые он получал от Верлена и Форена (отправлялись они на адрес Бретаня, дом которого служил как бы почтовым ящиком), всё чаще вызывали в нём ностальгию по Парижу. К тому же в одном из писем Верлена, написанном 2 апреля в кафе «Сиреневый хутор», тот спрашивал, когда же, наконец, они, смогут вдвоём вступить на свой «крестный путь»{49}. А в другом, посланном в конце апреля, он заклинал его незамедлительно приехать, «взять его в охапку», как только они вновь увидятся, но «постараться, по крайней мере какое-то время, выглядеть не так ужасающе, как раньше». А для этого потребуются «бельё, начищенная обувь, уход за шевелюрой, приветливое выражение лица»{50}.
Из писем Верлена Артюр узнал также, что семейная жизнь у того не налаживается. В глубине души он не мог этому не порадоваться. Он это предсказывал, он знал, что так будет, и эта уверенность ощутимо обостряла его желание вернуться в Париж. А тут ещё мать после его отказа продолжать учёбу настаивала на том, чтобы он нашёл себе какую-нибудь работу в Шарлевиле, и каждый день донимала его этим.
Работать? Ни за что! Он «терпеть не мог все профессии», находя их «гнусными». Он не желал быть ни хозяином, ни рабочим, ни крестьянином. «Перо в руке» — перо нисколько не хуже плуга{51}. Его устраивало только такое занятие. Или в какой-нибудь республиканской газете вроде «Прогресса Арденн», которую издавал Эмиль Жакоби.
Вскоре благодаря Бретаню, который ссудил его деньгами, он сумел купить билет на поезд и в начале июля отправился в Париж. Выйдя из вагона на Страсбургском вокзале, он тут же поспешил в сторону «Клюни», в то самое питейное заведение на бульваре Сен-Мишель, которое часто посещал Верлен и где они встречались.
При новой встрече поэтов присутствовал Форен по прозвищу Гаврош. У него было такое ощущение, что перед ним пара закоренелых пропойц, твёрдо решивших дойти до полного скотства. Их ликование достигло высшей точки через несколько часов, когда они, взявшись за руки, поднялись в одну из комнат гостиницы «Ориент» на углу улиц Месье-ле-Пренс и Расина, где Рембо прожил около двух недель, после чего нашёл приют в дешёвой мансарде гостиницы «Клюни» по улице Виктор-Кузен, на углу площади Сорбонны и в двух шагах от кафе «Нижний Рейн», выходившего на улицу Суффло. На эти чердаки Рембо с помощью Форена и переносил свои пожитки, оставленные на улице Кампань-Премьер, или, как они её между собой называли, Камп. Этот мотив отражён в стихотворении Верлена «Новобрачные»:
ТамВерлен при всякой возможности, обычно к концу дня, когда покидал контору бельгийского отделения агентства «Ллойд», в котором подыскал себе работу и где томился от скуки, сразу же шёл к Артюру. Его отношения с женой, «злой крысой», испортились до такой степени, что лишь в компании своего арденнского друга он мог забыться. С ним он отвлекался от печалей, приступов гнева, истерик, забывал, что уже не раз грубо бил Матильду, однажды чуть не задушил её, как-то во время обеда у его матери в Батиньоле грозил ей ножом. Дело дошло до того, что однажды он вырвал из её рук малыша Жоржа и швырнул его в стену, но, по счастью, эта его выходка не обернулась трагедией…
А Рембо с большим удовольствием подливал масла в огонь, то убеждая друга не подчиняться этой пустой женщине, то посмеиваясь над его нерешительностью. Он смеялся над ним даже при людях, на улице или в кафе и часто в присутствии Форена, у которого в то время была мастерская на набережной Анжу под самой крышей особняка Пимодан — великолепной постройки XVII века, где в 1842 году жил Бодлер. Однажды вечером Артюр проделывал это на глазах у Жюля Мари, молодого человека тремя годами старше его, с которым познакомился ещё в коллеже Шарлевиля. Он встречал его иногда в Латинском квартале. Жюль Мари тоже был одержим страстью к литературе, но его мечты не шли дальше мелодрам для театра и романов-фельетонов.
Артюр вернулся в Париж не только ради Верлена. Он хотел издать свои стихотворения отдельной книгой. Но его попытки успеха не принесли. Ни один издатель не желал публиковать стихи этого хулигана. Даже за счёт автора, как издавались произведения Верлена, например его третий сборник «Третья песня», который был выпущен Альфонсом Лемером в январе, через полтора года после того, как принял его к печати. Люди осведомлённые посмеивались по поводу содержания этого сборника, где Верлен в возвышенных тонах воспевал свою любовь к Матильде.
Журналы, за редкими исключениями, предпочитали публиковать известных авторов и не связываться с новичками. Только «Литературное и художественное возрождение», директором которого был Жан Экар, а главным редактором Эмиль Блемон, согласилось поместить в одном из ближайших выпусков журнала «Воронов» Рембо — печальное стихотворение из двадцати четырёх строк, в котором упоминаются павшие на Франко-прусской войне и погибшие коммунары, жертвы «поражения, зачеркнувшего будущее».
Отвергнутый, проклятый литературной средой, обвинённый в противоестественных наклонностях, Рембо отныне хотел только одного — бежать из Парижа. Отправиться в путешествие — и куда-нибудь подальше.