Арвары. Книга 2. Магический кристалл
Шрифт:
С моря же все ближе и ближе надвигались корабли, заполненные легионерами, и поднятые вороны по их бортам стояли наготове, словно железные клювы.
В это время из шатра вышла Авездра в золоченом панцире и шлеме, усыпанном драгоценными камнями, на плечах был длинный сине-звездчатый плащ, а вместо оружия она держала в руках окованный черненым серебром турий рог. Четверо магов в громоздких доспехах, таких же плащах и личинах из темного вулканического стекла несли за ней трехгранную железную тумбу с копьевидным навершием и тяжелый, окованный позеленевшей медью сундук. При появлении этих чародеев воины надели на головы верблюдов черные мешки, после чего опустили кольчужные забрала и встали спинами к пентере: должно быть, шли приготовления к некоему таинственному обряду, взирать на
Малоповоротливые из-за доспехов маги установили тумбу на корме, закрепили ее веревками и, открыв сундук, вынули из него другой, серебряный, меньших размеров, а из него — третий, золотой и никак не украшенный. Из этого сундука они достали три больших золотых пластины, начищенные до зеркального блеска. Разойдясь в разные стороны, чародеи стали ловить пластинами солнце, причем так, чтобы его яркие отблески падали на острое навершие тумбы, а четвертый жрец начертал на палубе круг и в нем — какие-то загадочные знаки, после чего сам начал бить в барабан. В ответ гребцы ударили веслами по воде, кормчие стали перекладывать кормило то влево, то вправо, нос корабля зарыскал по сторонам, словно выискивая дорогу. Чародеи же с золотыми зеркалами тоже перемещались по палубе, удерживая солнечные блики на копейном наконечнике; все это напоминало некий ритуальный танец людей, света и кораблей, причем с возрастающей скоростью. А ромейские суда тем временем приблизились на расстояние полета стрелы, и легионеры заслонились чешуйчатой броней щитов, ожидая обстрела, однако артаванские воины даже не поднимали луков, прячась за ослепленными верблюдами.
Наконец, царевна поднесла рог к губам и извлекла из него звук, напоминающий крик ночной птицы. Маги мгновенно отозвались на него и вынули из сундука круглый золотой диск с серебристыми лучистыми полосами. Неся бережно, они каким-то образом установили его на острие тумбы и встали в начертанный круг, наступив на знаки. Авездра выждала несколько минут, посматривая на солнце, после чего рог прозвучал криком верблюда. Движение пентеры прекратилось, а точнее, установилось в строго определенном направлении, поскольку гребцы еще пошевеливали веслами, не давая кораблю отклониться куда-либо в сторону. Чародеи вновь навели отблески солнца на навершие и тем самым вызвали солнечный ветер, от которого диск начал вращаться, словно искристую воду, разбрызгивая лучи. Царевна же тем часом надела маску из черного стекла, отступила к мачте и остановилась у ног Космомысла. Один из жрецов достал из золотого сундука тяжелый хрустальный ларец, не открывая его, вставил в боковые стенки выточенные из камня широкие раструбы с прозрачными алмазами, после чего с великой осторожностью водрузил его на диск. Космомысл не мог видеть, что там находится, но ощутил исходящую от содержимого ларца смертельную опасность, ибо руки мага, прикасавшиеся к нему, на глазах покрывались язвами.
Авездра подняла рог и огласила пространство воем одинокой волчицы.
Барабан умолк, весла взметнулись вверх и повисли в воздухе, а корабль, прикрывавший пентеру, неожиданно отвалил в сторону, сделав ее уязвимой, ибо птичий клин ромейских военных судов уже нацелил свои подводные клювы в незащищенные борта и корму. Маги блеснули зеркалами, осветив раструб на ларце и вызвав неяркое, мимолетное мерцание алмаза. Однако луч света, вырвавшийся из противоположного раструба и усиленный многажды, напоминал свечение длинной и яркой молнии.
В тот же миг головной корабль полыхнул белым слепящим огнем, развалился на части, и его обломки, плывущие по воде, охватились обычным, красноватым и дымным пламенем. На других ромейских судах еще ничего не успели понять и потому гребли, налегая на весла, а укрывшиеся за своими щитами Легионеры ничего не видели. Между тем жрецы поменялись местами, вновь поймали солнце в золотые пластины, и алмаз в раструбе уже замерцал, не угасая, а скоротечные беззвучные молнии расчерчивали пространство над морем, надолго оставляя следы, запечатленные зрением. Идущие клином императорские корабли вспыхивали один за другим, словно были построены из сухой соломы!
Не прошло и минуты, как море за кормой пентеры покрылось догорающими
Сухопутное воинство, выстроенное в боевые порядки и взирающее на море, вначале охватила оторопь, никто не мог сдивнуться с места, и только насмерть перепуганные кони рвались под седоками, вставая на дыбы. Но когда по звуку рога Авездры пентера развернулась кормой к берегу и молния достала земли, заставив гореть камни, тяжелая конница и колесницы, распавшись на две части, в панике бросились в разные стороны, давя и сминая пешие когорты.
А маги уже не касались отблесками зеркал алмаза в раструбе и не посылали молний; словно забавляясь страхом противника, они пускали солнечные блики на бегущих легионеров, и те в страхе падали и расползались, стараясь укрыться за камнями и трупами погибших. И умирали уже от страха!
Не прошло и четверти часа, как берега залива опустели, впрочем, как и сам залив, на котором еще дымились обломки кораблей. Однако и жрецы стали малоподвижными, словно притомились от свого труда. Они кое-как убрали ларец и зеркала в золотой сундук, который с трудом втолкнули в серебряный и уже из последних сил спрятали в медный, затворив тяжелую крышку. У всех четверых кисти рук были обожженными до глубоких кровоточащих язв, а у того, что управлялся с ларцем, и вовсе обуглились и почернели. Им на помощь пришли воины, унесшие с палубы сундук с причиндалами; сами же маги, не снимая масок, сели тут же, на корме, в тесный круг, подобрав под себя ноги, и соединили свои обгоревшие руки в замысловатый узел. В тот же час их начало корчить от боли, но жрецы не издали ни звука и не расцепили рук и еще через минуту умерли в страшных муках, и никто не смел приблизиться к ним и чем-либо помочь.
Лишь после этого Авездра сняла личину и покрыла тела магов своим звездчатым синим плащом.
Тем временем один из кораблей, разогнавшись, выбросился на прибрежные камни, и к нему, как к пристани, причалила царская пентера.
Не дожидаясь, когда слуги установят сходни, Космомысл спустился на берег и наконец-то ощутил под ногами незыблемую твердь, а вместе с ней — желание немедля же уйти, однако царевна последовала за ним.
— Ты же не оставишь нас, дагдар урбад? — в ее голосе звучала уверенность.
Космомысл с тоской посмотрел в полунощную сторону, где за горами и пустынными жаркими землями было Русское море, и ответить не успел: с плоских склонов хребта уже спускалась бесконечная лавина верблюдов с пестро одетыми вооруженными всадниками. В ее середине возвышались три боевых слона, разукрашенные золотом, самоцветами и шелками не менее пестро, чем наряды, но с одинаковыми сине-звездчатыми балдахинами, должно быть, указывающими на принадлежность к царскому достоинству.
Авездра протрубила в рог, и эта лавина тотчас распалась на два потока, охватывая место причала с трех сторон и отрезая все пути.
— Это мой отец, Урджавадза, — поспешила предуцредить она. — Царь всех царей идет, чтобы встретить живого бога Ара дагдар урбада!
Караван выстроился полукругом, будто по единому слову, сотни верблюдов разом опустились на землю, всадники спешились, а точнее, выползли из седел, сразу оказавшись на коленях. Они срывали с себя пышные одежды и доспехи, а оставшись полуголыми, падали ниц.
— Ара! — кричали они на языке македон. — Дагдар урбад!
Слоны выдвинулись немного вперед и тоже улеглись почти у ног Космомысла, но царь не вышел из золоченой корзины — лишь откинул нависающий балдахин и поклонился, обнажив седовласую голову. Без шапки он показался еще ниже ростом и статью своей напоминал худосочного отрока. Длинная и узкая борода его была собрана в моток, словно веревка, и привязана золотой нитью к тяжелым серьгам, вставленным в мочки крупных, мясистых ушей. Желтоватые зеницы плавали в больших водянистых глазах, словно желтки в разбитых яйцах, широкий, расплющенный нос занимал пол-лица: кровь рабынь, бывших его праматерями, стерла все следы полунощных голубоглазых прапредков.