Арзюри. Книга 2. Данк
Шрифт:
— Продолжаем заседание, — прервал его мысли голос Этель и стук молотка по столу.
— Я настаиваю на том, чтобы до предъявления улик и обвинений, моему подзащитному была предоставлена возможность показать, как много он успел сделать для нашей дружной колонии за такой непродолжительный срок, — вмешался Хурот.
— Мы все знаем, сколько он сделал, — сухо заметила судья.
— Нет. Нужно проникнуться, понять, что такой человек не мог совершить всех этих безумных поступков, вменяемых ему в вину, — продолжал настаивать Хурот.
—
Первым вышел парень, с которым Вадим вместе работал на строительстве речного купола. Немного сбивчиво и постоянно оглядываясь на зрителей, он говорил о том, как хорошо им было работать вместе.
Затем вышел Назим, его ученик по костровищам, ставший в последнее время лучшим специалистом по поддержанию кухонных очагов в порядке. Он проникновенно говорил о том, каким хорошим учителем оказался подследственный.
Люди выходили один за другим. Слушать их Вадиму было приятно и немножко неловко. Но вот на трибуну взошла женщина, с которой он был практически незнаком — разве что в лицо ее помнил, но общаться им прежде не довелось.
— Хочу вот сказать, что Вадим, по всей видимости, очень неплохой учитель…
— Ты училась у него? — перебила ее Этель.
— Не я. Моя дочь. Но в суд я пришла сама.
— Хорошо, продолжай.
— Моя дочь до последнего времени очень охотно ходила на его уроки. И даже начала помогать нам в мастерской, используя полученные на его уроках знания…
— До последнего времени? А теперь не ходит? — удивилась Этель.
— Ну… Тут такое дело… — женщина стрельнула глазами в сторону стола с подсудимым, но в лицо ему не посмотрела. — Пошли слухи, что Вадим плохо относится к рожденным на Арзюри… оскорбляет их… И я запретила девочке ходить на его уроки…
— Так-так. Пожалуйста, здесь подробнее. Он оскорблял рожденных на Арзюри? — искренне удивилась Этель. — В первый раз об этом слышу.
— Многие говорят, — совсем тихо, но упрямо повторила женщина. — Он говорит, что они не люди.
— Ерунда какая, — возмутился Вадим. — Не мог я такого говорить!
— Говорил. На уроке. Что люди любят голубое небо. А рожденные здесь его не видели и потому не могут считаться людьми.
— Да не было такого! Ты совершенно неправильно все поняла!
— Подсудимый, тебе слова не давали! — стукнула молотком Этель.
— Она правду говорит. Все возмущались, что он делит людей на своих и чужих! — раздался голос из зала. — Тебе, госпожа судья, нужно было слышать это, живешь в своем мире, людей не слышишь!
— Тихо! Иначе я попрошу очистить зал!
— Что вы за судья, если глас народа слышать не хотите?
— Тихо! — Этель отчаянно застучала молотком. — Будете говорить, когда вас вызовут. А пока мы слушаем…
Но слушать было уже некого. Пока шла перепалка, женщина спустилась с трибуны и направилась к выходу из пещеры. Попытка Этель зазвать ее назад, ничем не увенчалась.
— Обеденный перерыв, — объявила Этель, поднимаясь из-за
— Странных свидетелей приглашает твой защитник, — фыркнул конвойный, провожая Вадима в небольшую келью.
Обед сыграл с Вадимом дурную шутку. Он совершенно не думал о том, что уже больше суток не спал, но тут, на сытый желудок, им овладела такая дремота, что он еле дошел до своего места в зале. Рухнув на стул, он откинул голову назад, прислонившись к стене пещеры, и заснул.
Разбудил его шум и отчаянный стук молотка. Он попытался выпрямиться, но шея затекла и откликнулась резкой болью.
В зале нарастал скандал.
— Как он посмел транжирить общее имущество? — визжала какая-то женщина.
— Нашу икру раздарил чужакам! И ветчину!
— Нашу ветчину! Отдал!
— Детей за людей не принимает!
— Игрушки нам самим нужны!
— Убийца! Он же убийца!
— Он все себе зажилил! Откупился шоколадом, а ветчину сам сожрал!
— Не дает реинкарнацию сделать… Ну, рекреацию, какая разница!
— И икру, икру тоже!
— Какое право имел сам решать?
— Сожрал нашу икру!
Взбунтовались, казалось, все присутствующие в зале. Этель отчаянно колотила молотком по столу. Хурот безуспешно пытался усадить на места особо буйных. Телиг, опасаясь, что кто-нибудь бросится бить виновника, передвинулся поближе к столу с подсудимым. Рядом с ним, плечом к плечу, к удивлению Вадима, встали Хи Лей и Даулет.
Разминая обеими руками шею, Вадим начал подниматься с места.
— Сиди уж, видишь что устроил? — одернул его конвойный.
Вадим снова сел. Он устроил?
— Это нужно прекратить. Зачем допустили открытый суд? — флегматично поинтересовался Даулет, поглаживая свою длинную седую бороду.
Отчаявшаяся успокоить людей, Этель поднялась и рукой указала конвоирам увести Вадима обратно в келью, где тот обедал. Убедившись, что двое конвоиров, подсудимый и его добровольные защитники скрылись, она вместе с секретарем и присяжными ушла вглубь пещер.
Несколько человек попытались последовать за ними, но тут вмешались наиболее спокойные зрители и те, кто душой был на стороне Вадима. Небольшая потасовка быстро затихла — виновников не было, претензии предъявлять было некому, а скандалить просто так оказалось довольно глупо. Жизнерадостность колонистов в мгновенье перевернула знак с минуса на плюс и в только что кипящей негодованием толпе послышались смешки.
— Ну, натворил ты дел, парень, — качая головой сказал один из конвоиров.
— Я натворил? Я? — задохнулся возмущением Вадим.
— Ты, конечно. Зачем взял такого адвоката? — флегматично спросил Даулет.
Он по-прежнему стоял лицом к залу и свою реплику отправил себе за спину, даже не повернув головы. Но в несчастного узника она попала как стрела.
Вадим тяжело осел прямо на пол, схватившись за голову.
— У тебя с ним терки с первой встречи. Зачем ты его позвал в адвокаты? — хмыкнул Телиг.