Арзюри. Книга 2. Данк
Шрифт:
— До новых встреч! Приезжайте к нам! — доносились крики даже после того, как плот скрылся из виду за поворотом реки.
У костра кто-то наигрывал на губной гармошке. Проходя мимо, Вадим вдруг увидел знакомую фигуру слонолани. Настроение праздника еще не покинуло его и он быстро догнал девушку.
— Разреши пригласить тебя на танец, — похлопав Магду по плечу, сказал он.
В первое мгновенье она отшатнулась, но потом, чуть помедлив, кивнула.
Первый тур вальса оказался немного скованным, но к ним стали присоединяться другие пары. И вскоре они,
Он и раньше замечал, как легко она движется, но в танце это знание вдруг приобрело некую цельность. Полет, а не исполнение фигур, кружение, а не простое переставление ног. На какое-то мгновенье, что они стали одним существом, огнем, птицей, а то и вовсе ветром…
И тут ремешок на его сандалете лопнул, захлестнулся на пряжку ее босоножки. Неожиданный рывок. Они вдруг остановились. Полет закончился столь внезапно, что он лишь открывал и закрывал рот, пытаясь хоть как-то осознать потерю.
Магда присела на корточки, расцепила их обувь. Взглянула вверх, на его ошарашенное лицо. И расхохоталась. Легко, беззаботно. А затем повернулась и убежала в темноту.
Он с секундным запозданием рванулся вслед, но коварная сандалета слетела с ноги. Пока он ее разыскивал под ногами танцующих вокруг пар, Магда скрылась.
Переполнявшее его волнение вдруг сдулось. Комизм ситуации никак не доходил до сознания. Слегка потоптавшись на месте, он отошел в сторону, чтобы не мешать вальсующим парам. А потом развернулся и медленно побрел в Пещеру.
Двадцать минут ходьбы и свежий ветер с реки охладили его. Он почувствовал, как навалилась усталость последних суматошных дней.
И когда он добрел до своей кельи, сил осталось лишь на то, чтобы скинуть с себя порванный башмак, раздеться и рухнуть на кровать.
* * *
Разбудил его парень из верхнего лагеря, легонько тряхнувший за плечо.
— Вадим, прости, но тебе придется пройти с нами, — сказал он. — Оденься, возьми все необходимое.
— Что взять? Куда идти?
Спросонья было сложно понять, чего хочет этот почти не знакомый человек. В маленьком окошке уже виднелись звезды, значит он проспал весь день.
— Именем людей предгорной колонии ты арестован.
В голосе парня не было никакой торжественности. Скорее виноватое заискивание.
— А смысл шутки в чем? Погоди, я еще не проснулся толком.
Спрыгнув с кровати, Вадим прошлепал босыми ногами до стола, налил из термоса холодного чая, выпил, потряс головой, а потом посмотрел на парня:
— Давай, рассказывай. Какая-то новая игра?
— Вадим Хворост, ты обвиняешься в уголовных преступлениях. Обвинения исключают возможность находиться на свободе. Поэтому ты будешь взят под стражу и помещен в погреб у озера… Ну… других надежных мест тут у нас пока нет.
— Это шутка?
— Это не шутка, — В келью вошел стоявший до этого в коридоре Бафф. — Не обижайся, парень, но уж очень все ладно складывается. Ты обвиняешься в убийстве Фанни и Саймона. Так что будь любезен, собери вещи. Спальный мешок, одеяла, туалетные принадлежности.
Штора на двери отдернулась и Вадим увидел еще двоих мужчин, стоявших в коридоре вместе с Этель.
— А это почетный эскорт? — хмыкнул он, кивнув в их сторону.
Поверить, что все это может происходить на самом деле, было невозможно.
Так он думал и на следующий день, проведя сутки в подвале.
Да, вчера к нему приходили Этель и Даулет — самые старые члены той самой следственной бригады, в которой он временно работал сразу после прибытия на Арзюри.
Они расспросили его о том, что он делал, посещая лентяев. Как это можно было все вспомнить? Это было полгода назад. Тогда он был здесь новичком, для него абсолютно все было новым. С тех пор произошло столько событий! Может быть что-то он и мог бы вспомнить, но не был уверен, что эти воспоминания будут точными. Люди, пейзажи, путаница с завтраками и ужинами, рабочие дни, приходящиеся на ночь и сон посреди бела дня. Сцена с первым своим купанием в озере полностью затерлась сотнями последующих погружений — они же там чистят… чистили и выравнивали дно под купол!
Да, он пытался понять, кто и в чем его обвиняет. Но кроме невразумительных ответов, про некие улики, указывающие на него, добиться от следователей ничего не смог.
— Сейчас тебя обвиняют в убийстве Фанни и Саймона. Если суд признает тебя виновным, то тебе грозит изгнание. Смертной казни у нас нет, но без колонии выжить в одиночку невозможно. Так что изгнание — лишь отложенная смерть, — поглаживая свою жидкую седую бороду, предостерег Даулет.
— Постарайся вспомнить все, что ты делал, с кем встречался, кого видел в тот день, — посоветовала Этель.
Даже в полутемном подвале, освещавшемся одной блеклой лампочкой, она не сняла свои огромные круглые очки и мужскую шляпу, в которых он запомнил ее по первой встрече. Но, уходя, бросила на него сочувственный взгляд. Вадиму показалось, что она не верит в его виновность и это ненадолго согрело его. Однако полчаса спустя он снова погрузился в хаотичные воспоминания о своей жизни на Арзюри. Поражения и победы, трудности и штурмы. Друзья, которые ему помогали и недоверчивые, которых он сумел убедить в своей правоте. Казалось, за эти полгода он познал и сделал больше, чем на Земле за несколько лет.
Об убийстве он не думал. Просто не о чем было думать. Он не знал убитых. И во время своего непродолжительного следствия не сумел выяснить ничего полезного ни об их характерах, ни об образе жизни. Ведь он беседовал с отверженными, теми, кто не жил жизнью колонии, почти не общался с ее населением, да и по характеру своему отличавшимися крайней степени если не эгоизма, то уж эгоцентризма. Единственное, что связывало его с жертвами — то, что он их нашел. И даже не он, а Соров.
Вадим мог вспомнить лишь жуткое состояние слабости, тошноты и больных мышц… да, действительно, у него же тогда еще болели мышцы! И все. Воспоминания не из приятных, и он думал о чем угодно, но только не об этом.