АС
Шрифт:
— Да? Спасибо, что предупредили.
Уэстон пошел прочь, но пальцы Санты схватил его за руку, сдавив запястье как клешня омара.
— Непослушные мальчики получат, что заслужили, — убежденно произнес Санта.
— Ну, наверное.
Глаза Санты вдруг загорелись изнутри.
— Их разорвут на части! Кусок за куском! Головы сорвут с нечестивых плеч! Сгорят они в золу на священной земле! СГОРЯТ! СГОРРЯТ! СГОРРРРЯТ!!
Уэстон высвободился и быстро перешел на другую сторону, сильно потрясенный. Что за благотворительная организация позволяет озверевшим от детской микстурки
Он еще оглянулся через плечо, увидел, как Санта-Псих звонит по сотовому, а другой рукой показывает на него, как Доналд Сазерленд в конце римейка первого "Нашествия похитителей тел". Уэстон почувствовал, как пробежал по коже холодок.
Беспокойство не оставляло его всю дорогу до кондитерской "У Руссофа", где он купил дюжину разных пончиков и черного кофе. Выйдя на улицу, он подумал, не пойти ли другой дорогой, чтобы не столкнуться снова с ПсихоКлаусом, потом выругал себя за ненужный страх. В конце концов, он же оборотень, так чего бояться? Если этот Санта и вправду плохой человек, очень неплохи шансы, что внутренний териантроп Уэстона сжует его сегодня по случаю полнолуния.
Он позволил себе слегка улыбнуться, представив, как наутро находит в унитазе белую бороду.
Взяв себя в руки, он пошел домой обычным путем. Санты-Психа на месте не было — Крезанутый Крингл скрылся, прихватив свою чашку для пожертвований.
Уэстон вышел на парковку своего дома, прыгнул в машину и запрограммировал GPS на Шомберг. По дороге он все еще обдумывал события последних суток, но никак не мог сосредоточиться — мешала физиономия Санты, в ушах звучали его угрозы. Один раз в зеркале заднего вида на расстоянии нескольких машин он увидел остроконечную красную шапку.
— Ты становишься параноиком, — сказал он сам себе и больше решил кофе не пить.
Все же чуть-чуть прибавил ходу.
Через десять минут он оказался возле Сент-Лючиана — скромной католической церквушки с явным привкусом семидесятых годов. Оранжевая, с черной шиферной крышей, похожая на перевернутое латинское V. Два больших витража по бокам двустворчатых дверей, статуя кого-то — возможно, Иисуса — на шпиле. На парковке было только шесть машин, и Уэстона это обрадовало, потому что не придется запоминать много имен (что ему всегда было трудно), и никто не останется без пончиков. Он припарковался за чьим-то джипом, сделал глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. Было одиннадцать часов тридцать шесть минут.
— Ну, пошли позориться, — сказал он себе.
С пончиками в руке он подошел к двустворчатым дверям, открыл их и вошел в церковь. Там было темно и тихо, пахло ароматизированными свечами — множество их горело на подставке рядом с ящиком для пожертвований. Уэстон посмотрел вдоль пролета, в сторону алтаря, но никого не увидел. Потом заметил налепленный на спинку скамьи листок, где было написано: "Собрание АО — в цоколе".
Он обошел церковь по кругу, нашел чулан, потом исповедальню, и только потом рядом с крестильной чашей обнаружил дверь на лестницу. Бетонный колодец не был освещен, но снизу доносились голоса. Уэстон спустился — чем ниже, тем теплее становился воздух.
Седой мужчина лет за шестьдесят — как свидетельствовали кожные складки, — всмотрелся в Уэстона через толстые стекла очков. Он был одет в джинсы и линялую водолазку. По осанке и короткой стрижке Уэстон решил, что это бывший военный. Он стоял в дверях, не давая Уэстону заглянуть внутрь.
— Простите, сэр, это не публичное собрание.
— Это собрание АО?
— Да, но у нас только по приглашениям.
Уэстон на миг смутился, но вспомнил разговор по горячей линии.
— Талбот.
— Какой бот, простите?
— Талбот. Разве это не пароль?
— Нет.
— Это пароль прошлой недели, — сказал кто-то из зала.
— Прости, приятель. — Старикан сложил руки на груди. — Это пароль прошлой недели.
— Это тот, который мне сказали.
— Кто?
— Женщина на горячей линии АО. Тина, Лина, что-то в этом роде.
— Извини, пропустить не могу.
— Я пончики принес.
Уэстон нерешительно протянул коробку.
Старикан их взял:
— Спасибо.
— Так я могу войти?
— Нет.
Уэстон не знал, что делать. Можно было бы позвонить снова на горячую линию, но у него не было с собой номера. Надо будет найти доступ в Интернет, найти сайт, а тем временем и собрание кончится.
— Послушайте! — Уэстон понизил голос. — Меня надо пропустить, потому что я — театрантроп.
Из зала послышались смешки:
— Это что же ты такое делаешь в полнолуние? Шекспира декламируешь? — спросил кто-то.
Смешки стали сильнее. Уэстон понял, что сказал.
— Я териантроп, — поправился он. — Я — Нейпервильский Потрошитель.
— Да хоть Мать Тереза. Без правильного пароля ты не пройдешь.
Уэстон щелкнул пальцами:
— Зила! Зила ее зовут. Она чужие орешки хватает.
Старикан остался бесстрастен.
— Я Зиле позвоню, — сказал женский голос из зала.
Уэстон стал ждать, гадая, что делать, если они его не примут. Он долго гуглил, но о своем состоянии выяснил очень мало. И ему нужен был разговор с этими людьми — просто чтобы понять, что это вообще такое. И как с этим управляться.
— Нормально, — сказала женщина. — Зила дала ему не тот пароль. Правда, сказала, что он вроде бы мудак.
Старикан посмотрел на Уэстона в упор:
— У нас на собраниях АО — никаких мудачеств. Это ясно?
Уэстон кивнул.
— Скотт, кончай строить из себя начальника, — сказал все тот же женский голос. — Впусти ты этого бедолагу.
Скотт отступил в сторону. Уэстон взял у него свои пончики и вошел.
Обычный церковный цоколь. Низкий потолок, пахнет сыростью. Лампы дневного света. Старомодная кофейная машина булькает в углу на подставке, рядом с сундуком. Длинный стол, как в кафетерии, расположился в центре в окружении оранжевых пластиковых стульев. На стульях пятеро — трое мужчин, две женщины. Одна из женщин, эффектная блондинка, встала и протянула руку. Румяные щеки, вздернутый носик и губы Анджелины Джоли.