Асан
Шрифт:
Его человек извинялся. Плохо слышно, Руслан. Шум и помехи, Руслан… И тогда Руслан яростно кричал:
– Припугни их. Как следует припугни!.. А потом подкупи!
Сам Руслан, увы, свалился с дизентерией. Желудок! Отравился в какой-то забегаловке… В Грозном… Съел там что-то вкусненькое и валялся теперь в обнимку с поносом. Человек, на моей памяти раненный трижды, переносивший на ногах самую крутую боль, не мог, не умел перенести свой расстроенный желудок. Руслан едва вставал с постели, бледный и истерзанный.
Меж тем мы с ним уже нервничали, читая прибывавшие в Грозный газеты… Зримо росло
Руслан клялся, что, положив свою теплую (он температурил) ладонь на страницу газеты, он чувствует исходящие со страницы горячие токи торга. Его теплая ладонь уже обжигается о газетный лист. Он часто мне звонил. Мы обговаривали поползшую вверх цену. Я чувствовал ее рост… Мы увеличили ставку… Мы уже выходили на наш предел. Мы готовы были вложить (совместно) двадцать-тридцать тысяч… и получить, скажем, восемьдесят… а повезет – и все сто!..
Доку, приняв в доме дальнего родича, сказал важные слова:
– Будешь помогать мне с разными вопросами, Азер… Роднее станем. Когда люди роднее – договориться легче. Ты хочешь стать цханы?
Наконец-то!.. На одном из полусотни языков Дагестана цханы означает близкое родство, означает – очень близкий родственник. А если цханы – глагол, он переводится на русский как сродниться. А еще точнее – слюбиться… Сложное, богатое оттенками горское слово. Наш Азер был опытен и как психолог. Он почувствовал в этом слове подвижку – можно сказать, прорыв!
Теперь-то ему точно оставалось полшага.
– Ты хочешь стать цханы? – переспросил Доку.
– Конечно. Буду счастлив.
И горцы поцеловались.
Силовой поиск тоже продвигался. Четверо наших (Руслановых) парней, разбившись на две двойки, методично обследовали ближайшие к Гузыку маленькие селения…. В глухом селе, как правило, один охраняемый и наиболее ухоженный зиндан. Глубокая, классно откопанная яма, при случае селяне могут ею похвастать. Настоящая яма-зиндан!.. Остальные зинданы – это малонадежные, полуобвалившиеся погреба. Искать там нечего.
И первая, и вторая двойки совершали ночные нападения пока что без шума, без стрельбы.
Все четверо опытные. Подкупив сторожа (или связав его… но без крови… чтобы после без серьезного преследования), Руслановы бойцы кричали в яму, – заглядывая в черноту, спрашивали. По-русски, разумеется… Водили лучом по черным углам ямы… мимо ослепленного ярким светом пленника… мимо его сраного ведра… Иногда в яме пленных двое… Водили лучом фонарика и кричали: “Кто? Как твое имя?” – “Сергей… Петр”, – откликались в ответ. И двойка тотчас уходила. Всё без крови.
В некоторых ямах пленники, смекнув, что ищут кого-то конкретного, лукавили. Пытались сыграть на ошибке. Пусть спасут. Пусть, мол, спасут хотя бы меня!.. Пленники орали из ямы все имена подряд. С надеждой случайно угадать нужное, искомое имя… Только бы угадать – и тебя вытащат!.. “Я Мишка… Я Гена… Я Алексей”, – имена… десятки имен неслись
Округа притихла. Но ведь полевой командир Зелимхан держал продаваемых пленных именно в мелких селениях, именно в этих классных ямах… Или он так насторожился? И прекратил показывать “товар”?.. Это было и плохо, и неплохо… Это могло значить, что наши четверо по-настоящему поработали и вплотную продвинулись к пленнице. Что она уже где-то совсем близко. Возможно, рядом.
И, однако, карты опять спутались. Полевой Зелимхан, как сказали не умеющие лгать пастухи, ушел с пленными за двугорье, за небольшой соседний кряж… Через перевал.
А пересиливший дизентерию Руслан подхватил воспаление легких. Температура зашкаливала. Прикованный к постели, он нет-нет бредил. Он бы, мол, сам в один день отыскал тропу через перевал… Он бы, мол, сам вышел на встречу с дорогим (все более дорогим) Зелимханом.
Наши с Русланом деньги помалу подтаивали. Хотя мы ничуть не сорили ими.
– Что-то не так, Саша… Что-то не так, – все чаще повторял мне Руслан.
А Зелимхан за перевалом. Нет его… Зелимхан вдруг стал слишком опытным. Или кто-то слишком опытный подсказывал ему ход за ходом… В нужном направлении. В нужную минуту.
Зато наш Азер видел наконец авторитетного Доку глаза в глаза. Сидел за послеобеденным чаем с ним рядом. И по-родственному помогал ему. Чтобы стать цханы.
В частности, Азер помог провести торг с федеральной стороной. Упившийся федеральный полковник, одетый в простецкий камуфляж, сидел с ними вместе за этим же чайным столом и уговаривал Доку купить битые танки.
Азер был знающ и подсказал – важно проверить, чтоб танки были свежеподбитые и с неразворованной электроникой. Чтоб не хлам…
– Кто и как давно подбил танки?
– Да вы же их и подбили. Кто же еще! – разводил руками полковник.
– Сильно подбили?
– Не сильно. Да вы же нерегулярная армия. Вы же говно. Потому и подбили на копейку… Ремонт мал… Мы не знаем, как от этих танков избавиться. Это правда… Потому и продаю дешево.
Пьяный, а торг вел правильно. И запрашивал никак не дешево… Одно жаль – торгуясь, продолжали пить, а это было, пожалуй, единственное слабое место Азера. Сам Доку – без проблем. Хотя и авторитет в селе, хотя и чеченец, Доку прикладывался к водке отменно. Только глаза краснели и хитрели, а пьянеть не пьянел. О федеральном полкане и говорить нечего. Русский полковник заглатывал водку, как воду.
Азер довел до конца, помог завершить непростой торг, но ушел спать с плохой головой. С трудом сошел с деревенского крыльца. Сполз, петляя ногами… А во дворе глаза ему ослепила новенькая на солнце машина. Азер чертыхнулся… Шикарная машина была у Доку… За водителя молоденький чич с тоскующими глазами наркомана. Этот бездельник только рулем рулил, а уже был цханы.
На другой день опять дело – уже с утра Доку свел Азера с двумя осатанелыми своими племянниками, настоящими ослами, которые не могли поделить копеешный огород. Вечерами во тьме племяши постреливали друг в друга.