Асфоделия. Суженая смерти
Шрифт:
– То есть он тоже из знати? – удивилась я.
– Тоже?
– Тисон из знатного рода, и он…
– Тому есть довольно простое объяснение, – усмехнулась Жизель. – Назначенных рыцарей избирают из тех, кто по рождению имеет более высокое положение и соответствующее воспитание, дабы они не уронили честь ордена, оказавшись при дворе. Почему тебя заинтересовали другие рыцари?
– Вчера я заметила, как остальные смотрели на… Морелла, когда Эве… фрайн Шевери сказал, чтобы они не должны терять бдительности. Как будто… мнения его спрашивали.
Не
– Элиас старший среди них и не только по возрасту. В иерархии рассветников я не разбираюсь, но известно, что один из назначенных рыцарей должен быть выше рангом и надзирать и за своей избранной, и за другими адептами ордена. Всякое бывает…
– Мало ли, вдруг да введёт дева какая честного рыцаря в греховный искус? – предположила я, помрачнев разом.
– Не без того, – согласилась Жизель. – По сей день гуляет по провинциям давняя история о деве жребия и её назначенном рыцаре. Сказывают, они полюбили друг друга с первого взгляда, рыцарь долго противостоял своим чувствам, пока однажды не одержали они вверх над его честью и клятвами ордену. Рыцарь признался во всём юной фрайнэ, она ответила взаимностью, и влюблённые сбежали из столицы, не дожидаясь конца выбора.
– И жили они долго и счастливо где-нибудь в уединении? – уточнила я.
– Отнюдь. Их вскоре нашли и вернули в столицу, оба рода поспешили отречься от недостойных своих детей и девушку сослали в монастырь, где против воли сделали божьей служительницей, а рыцаря лишили всех регалий и публично оскопили.
Дивный финал дивной истории.
– Короче, все умерли.
– Да. Она, ухаживая за больными, подхватила лихорадку и сгорела за несколько дней, а он, опозоренный, исчез без следа на улицах города.
На галерее перед храмом я машинально замедлила шаг, подозрительно поглядывая по сторонам и особенно на далёкий свод, но потом вспомнила, что в обоих случаях поблизости фактически никого не было – кем бы ни был неведомый убийца, однако он явно предпочитал обходиться без лишних свидетелей, – и попыталась взять себя в руки. Нынче вокруг полно народу и можно надеяться на лучшее.
В зале меня опять усадили между императором и Эветьеном, но сегодня спокойно дожидаться начала церемонии не получалось. Паранойя прибавила в размерах, набралась решимости и наглости и потому больше не желала притворяться ветошью, авось никто не заметит и мимо пройдёт. Я вертела головой, изучала рассаживающихся придворных, силясь вот так, с одного взгляда, понять, имеют ли они что-то против меня, каковы их мотивы и возможности и, самое главное, на что они готовы в стремлении избавиться от помехи в моём лице.
С высокой долей вероятности лично я, Алёна, никому из них не мешаю. Да и кто мог знать, что в теле благородной фрайнэ уже не фрайнэ?
Никто.
Наверное.
Вот
Но почему?
В императрицы её, может статься, действительно не возьмут.
Дар? Проверка должна была убедить, что никакого дара нет и в помине.
Или не все повелись на разыгранный императором спектакль?
– Благодатных ради, фрайнэ Асфоделия, сядьте ровно и не крутитесь, – наконец не выдержал Эветьен.
– Не могу, – призналась.
– Попытки изобразить флюгер не помогут преуспеть в поисках недоброжелателя. Сделайте над собой усилие и ведите себя достойно.
Я с неохотой прекратила придирчивое созерцание Мадалин со свитой. Отчего-то на императорскую фаворитку взгляд обращался быстрее, чем на других. Вероятно, потому, что остальные для меня – масса безликая, безымянная, полная надёжно сокрытых тайн, в то время как предположительные мотивы Мадалин казались относительно простыми, понятными.
– Быть может, фрайнэ Асфоделия, вас несколько успокоит и ободрит весть, что вскоре мы и наш двор переезжаем в Эй-Форийю, – заговорил Стефанио.
Надо полагать, правитель входил в то меньшинство, которому можно знать всё.
– Эйфория? – растерялась я.
– Эй-Форийя, – поправил Эветьен тоном, будто я исказила смысл невинного слова до откровенно неприличного. – Дворец Его императорского величества, расположенный выше по течению Инис.
– Воздух там свеж, не отравлен городским зловонием, воды Инис чище и вокруг прекрасные охотничьи угодья. Мы уверены, вам Эй-Форийя придётся по нраву, – Стефанио повернул ко мне голову и даже одарил скупой улыбкой.
Я натянуто улыбнулась в ответ, поймала поверх императорского плеча удивлённый взгляд Мадалин, следившей за нами куда пристальнее, чем казалось со стороны, и подавила желание сползти по спинке вниз, дабы меня не видели ни с задних рядов этой половины скамеек, ни с передних второй.
Храм мы покинули сразу за императором и его свитой.
Позавтракали в зале. Я пару-тройку раз замечала среди спустившихся к трапезе Саши, но он не подходил к нашему столу и не задерживал на мне взгляд, а я, разумеется, не стала его окликать.
По возвращению в наши покои я обнаружила вещь почти невероятную, не виденную прежде в этом мире.
Книгу.
Томик, пухлый, в коричневом переплёте, с позолоченными вензелями по углам обложки, лежал в гостиной на столике у стены, и я уверена, что не замечала эту книгу раньше.
К столику я ломанулась со скоростью и жаждой обладания Горлума, узревшего наконец свою прелесть, отчего ожидавшие в гостиной служанки шарахнулись в сторону. Не обращая на девушек внимания, я схватила вожделенный предмет, повернулась к падающему из окна свету, жадно рассматривая золотые буквы. На мгновение они показались незнакомыми, какие-то красивые, но непонятные значки и фигурные завитушки, однако стоило приглядеться, и – о, чудо! – я разобрала название.