Ашборнский пастор
Шрифт:
– Вы полагаете, если я не совершу путешествие ради самого Ливерпуля, так сделаю это ради господ Джеймса Барлоу и компании?
– Для них вы не станете это делать: вы это сделаете ради самого себя.
– Я вас не понимаю.
– Так вот, предположите, например, что в Ашборне я дам вам сюжет для романа в шести, а то и восьми томах!
– Прежде всего вы доставили бы мне удовольствие, дорогой мой соотечественник, поскольку сюжет упомянутого вами романа наверняка представлял бы собой нечто выдающееся.
– И к тому же представьте себе, что эти шесть – восемь томов – не более чем первая часть.
– Так, понимаю… И что, вторая часть находится в Ливерпуле?
– Да.
– У господ Джеймса Барлоу и компании?
– Точно.
– В
– Тогда поехали! Я в этом и не сомневался.
Затем, повернувшись к жене, он добавил по-английски:
– Господин Дюма едет с нами в Ашборн.
Похоже, у нее возникло несколько возражений хозяйственного характера.
– Хорошо, хорошо, хорошо! – повторил пастор по-французски. – Моя жена содрогается при мысли, что ей придется угощать чем Бог послал столь известного человека, а я отвечаю ей, что мы вас накормим письмами пастора Бемрода.
– А кто это такой – пастор Бемрод?
– Вы не догадываетесь?
– Нет.
– Это герой вашего будущего романа, характер, замешанный на доброжелательности, гордыне и простодушии, нечто среднее между Стерном,. [878] и Голдсмитом [879] между «Векфильдским священником» [880] и «Сентиментальным путешествием» [881]
878
Стерн, Лоренс (1713–1768) – английский писатель-сентименталист, по профессии священник; особенность его стиля: многочисленные отступления, беседы с читателем, повествование от имени героя.
879
Голдсмит, Оливер (1728–1774) – английский поэт, романист, эссеист, комедиограф и историк; пытался возродить английскую реалистическую комедию; в своих произведениях отметил губительное влияние промышленного переворота на английскую деревню; бродяжничал по Европе, сменив много профессий.
880
«Векфильдский священник» («The vicar of Wakefield»; 1776) – роман Оливера Голдсмита, описывающий историю семьи сельского пастора, которого преследует местный помещик; написан в духе сентиментализма.
881
«Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» («A sentimental journey through France and Italy»; 1768) – сочинение Стерна, написанное от имени упомянутого в «Гамлете» Шекспира королевского шута Йорика; автор описывает в книге не события, которые он видит, а субъективную реакцию на них.
– Так это шедевр?
– Ей-Богу!..
– Вперед за шедевром! Я его беру.
– Правда, это шедевр в письмах.
– О, какой вопль вырвется у моего издателя!
– Почему?
– Почему? Он в этом ничего не смыслит, но тем не менее вопить будет.
– Но, в конце концов, есть же этому объяснение.
– Дело в том, что у нас существует предубеждение против романов в письмах… Говорят, они скучны.
– А, да, я понимаю: из-за «Клариссы Гарлоу» и «Новой Элоизы»… [882] Вы опрокинете эти предрассудки, опубликовав роман в занимательных письмах: вы ведь сочиняли вещи более трудные!
882
«Юлия, или Новая Элоиза» («Julie ou la Nouvelle Heloi'se»; 1761) – эпистолярный роман Руссо; в основе его сюжета – протест полюбивших друг друга девушки-дворянки и юноши-разночинца против консервативного общества и сословных
– Ну уж!..
– К тому же, когда вы прочтете письма, это ничуть не обяжет вас публиковать их.
– Таким образом, я сохраняю за собой мою свободную волю?
– Само собой разумеется… Мне ли судить, что скучно, а что занимательно, мне, сельскому пастору?
– О, в этом отношении я доверюсь скорее вам, нежели некоторым критикам из числа моих друзей или недругов!
– Тогда отправимся в путь, поскольку жена моя словно на горячих углях при мысли, что мы опоздаем на станцию, пропустим этот поезд и она лишится двух часов, нужных ей для того, чтобы приготовить гостю обед.
Я достал мои часы.
– Так когда же отправляется поезд?
– Без четверти час.
– А уже двадцать минут первого.
– И нам предстоит пройти две мили вмести с детьми.
– У меня есть карета и лошади, способные мчаться, как ветер… Собирайте вашу стаю (дети в это время рвали цветы); я велю запрягать, и мы отправляемся.
– Но вы почти не видели Ньюстедское аббатство.
– Что ж, вы расскажете мне о том, чего я не успел осмотреть.
– Согласитесь, пастор Бемрод не выходит у вас из головы.
– О, так оно и есть!
– Что же, велите запрягать… Джордж! Ада!
Дети, затерявшиеся на лужайке, встали, и их головы показались над высокими травами.
Я побежал к карете.
Кучер заканчивал запрягать, когда молодое и прекрасное семейство появилось у мрачных ворот Ньюстедского аббатства.
Мы сели в карету, через четверть часа уже были на станции, а еще через час вышли в Чидле.
Здесь мой соотечественник протянул руку и, указывая мне на колокольню, вокруг которой, примерно в двух милях от нас, сгрудилось множество домов, утопающих в зелени, произнес:
– А вот и Ашборн.
IV. Письма пастора Бемрода
Нет ни малейшей необходимости описывать читателям деревню Ашборн (они с ней знакомы) и пасторский дом (они его посещали).
Деревня, правда, увеличилась на два десятка домов, но пасторский дом сохранил свой былой облик; только фрески пастора Бемрода – эти изысканные алтари Гименею, эти нежные голубки, целующиеся на колчане и скрещенным с ним луком – исчезли под бумажными обоями жемчужно-серого цвета с темно-серыми разводами.
Обеденная зала осталась такой же, кабинет – таким же, и его окна по-прежнему выходят в тот же садик, где распевают конечно не те же самые соловьи, но потомки той птицы, которая во времена доброй г-жи Снарт пела там так мелодично, что г-н Бемрод принял ее за душу последней из умерших дочерей своей хозяйки.
Однако, что вполне понятно, когда я вошел в пасторский дом, о преданиях которого я совершенно ничего не знал, все это не могло меня взволновать.
Но что я отметил, так это атмосферу опрятности и довольства, которой веет уже на пороге дома, где живут молодые хозяева: это чувствовалось и в радости собаки, встретившей отца, мать и детей громким лаем и вилянием хвоста, и в доброжелательной улыбке, игравшей на губах молоденькой служанки – горничной и кухарки одновременно.
Сразу же по возвращении домой вся семья занялась домашним хозяйством: жена пошла на кухню, служанка побежала на птичий двор, дети завладели садом, а муж отправился за письмами, предварительно устроив меня в милой небольшой комнате на втором этаже, окно которой выходило на дорогу.
Минут через десять он вернулся с полусотней писем в одной руке и рукописью – в другой.
– Держите, – сказал он, протянув мне все эти бумаги, – вот ваш готовый роман.
– Благодарю вас, мой хозяин… Знаете, поговаривают, что так они и приходят ко мне. Но я опасаюсь…