Аскетика. Том I
Шрифт:
Ведение с осторожностью охраняет себя от этого, и никак не соглашается преступить в этом предел. Вера же самовластно преступает все и говорит: аще сквозь огнь пройдеши, не сожжешися, и реки не покрыют тебе (Ис. 43, 2). И вера нередко производила сие пред всею тварью. А если бы ведению открывался здесь случай искусить себя в этом, то, без сомнения, оно не решилось бы на то. Ибо многие по вере входили в пламень, обуздывали сожигающую силу огня, и невредимо проходили посреди его, и по хребту моря шествовали, как по суше. А все это выше естества, противно способам ведения, и показало, что суетно оно во всех способах и законах своих. Видишь ли, как ведение сохраняет пределы естества? Видишь ли, как вера восходит выше естества, и там пролагает стези своему шествию? Сии способы ведения пять тысяч лет, или несколько меньше, или и свыше сего, управляли миром, и человек нисколько не мог подъять главы своей от земли, и сознать силу Творца своего, пока не воссияла вера наша и не освободила нас от тьмы земного делания и суетного подчинения после тщетного парения ума. Да и еперь, когда обрели мы невозмутимое море и неоскудеваемое сокровище, снова вожделеваем
Ведение всегда ищет способов к охранению приобретающих оное. А вера говорит: аще не Господь созиждет дом, и сохранит град, всуе бде стрегий, всуе трудися зиждущий (Пс. 126, 1, 2). Кто молится с верою, тот никогда не пользуется способами самоохранения, и не прибегает к ним. Ибо на всяком месте хвалит страх, как сказал Премудрый: боящемуся блаженна душа (Сир. 34, 15). Что же вера? Сказано: убояся, и начен утопати (Мф. 14, 30), и еще сказано: не приясте духа работы паки в боязнь, но приясте Духа сыноположения в свободу веры и надежды на Бога (Рим. 8, 15); и еще: не убойся их, и не беги от лица их. Страху всегда сопутствует сомнение, а сомнение сопровождается разысканием, а разыскание — принятыми способами, а принятые способы — ведением. И в самом исследовании и разыскании всегда познаются страх и сомнение, потому что не во всякое время во всем успевает ведение, как показали мы прежде сего. Ибо нередко встречаются душе разные случайности, лютые нападения и многие исполненные опасностей случаи, в которых вовсе не могут здесь сколько-нибудь помочь ведение и способы мудрости. Но, с другой стороны, в затруднениях, не отвратимых всеми силами и крайним пределом человеческого ведения, вера нимало не преодолевается ни одним из сих затруднений. Ибо достаточно ли человеческого ведения, чтобы помочь сколько-нибудь в явных бранях с невидимыми природами и с силами телесными, а равно и с многим другим? Видишь ли немощь силы ведения и крепость силы веры? Ведение ученикам своим воспрещает приближаться ко всему чуждому для естества. Но заметь в этом силу веры: что предлагает она учащимся у нее? Сказано: именем Моим бесы ижденете; змия возмете; аще и что смертно испиете, не вредит вы (Мк. 16, 17, 18). Ведение, по законам своим, всем шествующим путем его предлагает во всяком деле до начала его разыскать конец, и потом начинать, чтобы, если окажется, что конец дела с трудом обретается в пределах человеческой силы, не потрудиться им напрасно, и чтобы не открылось, что делу трудно и невозможно совершиться. Что же говорит вера? Вся возможна верующему (Мк. 9, 23), потому что для Бога нет ничего невозможного. Какое неизреченное богатство, какое море богатства — в волнах веры и в чудных сокровищах, преизливаемых силою ее! Какого дерзновения, какой сладости и надежды исполнено шествие с нею! Как легки бремена ее! и сколько сладости в делании ее!
Вопрос. Кому уподобляется в деле своем тот, кто сподобился вкусить сладости веры, и снова обратился к ведению душевному?
Ответ. Тому, кто нашел драгоценную жемчужину, и обменил ее на медный овол; — тому, кто оставил полновластную свободу, и возвратился в состояние нищеты, исполненное страха и рабства.
Неукоризненно ведение, но выше его вера. Если и укорим, то не самое ведение укорим. Да не будет сего! Но мы укоряем то, что оно употребляет разные способы, в которых идет оно вопреки вере, и то, что приближается оно к чинам демонским. Впоследствии мы это рассудим ясно, а также:
Сколько ступеней, на которые восходит сими способами ведение? Какая разность открывается на каждой ступени? Какими помышлениями возбуждается ведение при каждом способе, когда держится оных? В котором из сих способов, когда следует им, оно противится вере, и выходит из естества? и какая бывает в нем разность? и на какой степени (когда возвращается к первоначальной своей цели) приходит в естество свое и полагает ступень к вере добрым житием? и до чего дает простираться различно сего состояния? и как переходит от сего к высшему? и какие способы оной иной, или первой, степени? И когда ведение сопрягается с верою, делается с нею едино, облекается ею в огненные помышления, возгорается духом, приобретает крыла бесстрастия, и от служения земному, употребив иные способы, возносится в область Создателя своего? Впрочем, до времени довольно нам знать, что вера, и ступени ее, и хождение в оных — выше ведения.
Самое ведение усовершается верою, и приобретает силу восходить горе, ощущать то, что выше всякого ощущения, видеть оное сияние, неуловимое умом и ведением тварей. Ведение есть ступень, по которой человек восходит на высоту веры, и как скоро достигает оной, более уже не нуждается в нем. Ибо сказано: ныне от частиразумеваем, от части думаем. Егда же приидет совершенное, тогда еже от части, упразднится (1 Кор. 13, 9, 10). Итак, и теперь уже вера как бы пред очи представляет нам действительность совершенства, и верою нашею разумеваем оное непостижимое, а не разысканием и силою ведения.
Вот дела правды: пост, милостыня, бдение, святыня и все прочее, совершаемое телесно; любовь к ближнему, смиренномудрие сердца, прощение проступков, помышление о благах, исследование таинств сокровенных в святых Писаниях, размышление ума о делах совершеннейших, как хранить пределы душевных движений, и прочие добродетели, совершаемые в душе.
Недоумение. Кто-нибудь скажет: если все сии блага, и исчисленные пред сим дела добродетели, и удаление от худого, и различение тонких возникающих в душе помыслов, и борьба с помыслами, и противоборство страстям раздражительным, и все прочее, без чего самая вера не может показать силы своей в душевном делании, — если все это совершается ведением, то почему же ведение почитается противным вере?
Решение сомнения. Ответствуем: три суть мысленные способа, по которым ведение восходит и нисходит; и бывает изменение как в способах, какими водится ведение, так и в самом ведении; и через это оно вредит и помогает. Три же способа суть: тело, душа, дух. И если ведение в естестве своем одно, то, по отношению к сим областям мысленного и чувственного, оно утончается, изменяет свои способы и делания помышлений своих. Выслушай, наконец, какой порядок сего делания, и какие причины, по которым оно вредит и помогает. Ведение есть Божие даяние естеству разумных тварей, данное вначале, при их создании, и оно по природе своей просто и неделимо, как свет солнечный, но сообразно с деланием своим приобретает изменения и деления.
Слово 26. О первой степени ведения
Когда ведение следует плотскому вожделению, тогда сводит воедино следующие способы: богатство, тщеславие, убранство, телесный покой, рачение о словесной мудрости, годной к управлению в мире сем и источающей обновление в изобретениях, и искусствах, и науках, и все прочее, чем увенчавается тело в этом видимом мире. А по сим отличительным чертам, как сказали и распределили мы, ведение делается противным вере. И оно именуется голым ведением, потому что исключает всякое попечение о Божественном, и по причине преобладания тела вносит в ум неразумное бессилие, и все попечение его совершенно о сем только мире. Вот понятие о себе этого ведения: оно, без всякого сомнения, есть мысленная сила, тайно правящая человеком, Божественная попечительность, назирающая над ним и совершенно о нем пекущаяся. Посему не Божию промыслу приписывает оно управление миром, но все доброе в человеке, спасение его от вредоносного для него и естественное его остережение от несчастий и от многих противностей, тайно и явно сопровождающих естество наше, кажутся ему следствием собственной его рачительности и собственных его способов. Таково понятие о себе размышляющего ведения. Оно мечтает, что все бывает по его промышлению; и в этом согласно с утверждающими, что нет управления сим видимым миром. Впрочем, не может оно пребыть без непрестанного попечения и без страха за тело, а потому овладевают им малодушие, печаль, отчаяние, страх от бесов, боязнь от людей, молва о разбойниках, слухи о смертях, заботливость в болезни, тревога в скудости и недостатке потребного, страх смерти, страх страданий и злых зверей, и все прочее, сходное с сим и уподобляющееся морю, в котором ежечасно день и ночь мятутся и устремляются на пловцов волны, так как ведение сие не умеет попечения о себе возвергать на Бога в уповании веры в Него. А потому во всем, что касается до него самого, бывает занято придумыванием средств и ухищрений. Когда же способы его изобретений в одном каком-либо случае окажутся недействительными, таинственного же в сем Промысла оно не усмотрит, тогда препирается с людьми, которые препятствуют и противятся ему.
В сем-то ведении насаждено древо познания доброго и лукавого, искореняющее любовь. И оно разыскивает малые проступки других людей, вины их и немощи, и настраивает человека учительствовать, прекословить на словах, измышлять лукавые средства и хитрости; прибегает оно и к прочим способам, оскорбительным для человека. В нем надмение и гордыня; потому что всякое доброе дело присвояет себе, а не Богу приписывает.
Вера же дела свои вменяет благодати, потому и не может превозноситься, как написано: вся могу о укрепляющем мя Христе (Флп. 4, 13); и еще: не аз же, но благодать Божия, яже со мною (1 Кор. 15, 10). А что сказал блаженный апостол: разум кичит (1 Кор. 8, 1), то изрек сие о сем ведении, не растворенном верою в Бога и надеждою на Него, а не о ведении истинном. Да не будет сего!
Ведение истинное душу приобретших оное усовершает в смирении, как усовершило Моисея, Давида, Исайю, Петра, Павла и прочих святых, сподобившихся сего, по мере естества человеческого, совершенного ведения. И в подобных сим святым ведение их всегда поглощается необычайными созерцаниями, Божественными откровениями, высоким созерцанием духовного, неизреченными таинствами, и душа их в очах их почитается пеплом и перстью. Другое же ведение, как и свойственно ему, кичится, потому что ходит во тьме, ценит достояние свое по сравнению с тем, что на земле, и не знает, что есть нечто лучшее его. В превозношение же вовлекаются все потому, что они на земле, житие свое взвешивают плотью, опираются на дела свои, и не помышляют в уме своем о непостижимом. И подвергаются этому, пока плавают в волнах сих. Но святые преуспевают в славной Божественной добродетели; и делание их горе, и мысль их не уклоняется в попечение об изобретениях и о суетном, потому что ходящие во свете не могут заблуждаться. Посему-то все, удалившиеся от света познания Сына Божия и уклонившиеся от истины, ходят по сим стезям. Вот первая степень ведения, на которой человек последует плотской похоти! Сие-то ведение мы и осуждаем, и признаем оное противным не только вере, но и всякому деланию добродетели.