Асмодей
Шрифт:
— Братья и сестры, никогда мы с вами не были едины, но все же мы были вместе, ибо объединяло нас нечто большее, чем идеалы, насаждаемые властью. Нас объединяла свобода и общие враги. И врагами этими были небожители, заточившие нас в эти проклятые земли. Но мы, не жалея крови, сражались с ними, пока не отвоевали право подниматься в мир людей. И что теперь? Этого кровного права мы были лишены! Лишены ни Господом, ни ангелами, а одним из доверенных рыцарей Люцифера! Смутьяном и предателем! Он посулил вам великую власть, титулы, достаток, но пока что только отнял у вас свободу.
Оглядев небольшой отряд, ловивший каждое
— И теперь я стою перед Вами, осужденный на казнь, — продолжал Сатана, — осужден лишь за то, что сохранил веру и готов был за нее сражаться! И вера эта — не вера в Люцифера, эта вера в нашу свободу, в права, за которые мы без устали проливали кровь. Меня, Сатану — одного из сильнейших демонов трех миров приговорили к смерти за то, что я не пожелал превращаться в покорного раба, памятуя о той жертве, которую мы понесли в небесной битве. Мы любили свободу, мы не покорились Богу и пали, и кем мы будем, если тысячелетия спустя покоримся презренному демону?
По рядам присутствующих на площади прошелся одобрительный шепоток, но никто не двинулся со своих мест, выжидая дальнейших событий. Сатана было собирался продолжить, но в ту же секунду первородное пламя, заключенное в магический сосуд, поставленный под ногами демона, вырвалось на свободу. Зеленоватые языки огня поднялись к его груди, оставили смертельные поцелуи на вздувшейся коже, и потом поглотили целиком.
— И пусть мою душу поглотит пустота, где ее разыщет истинный владыка Преисподней! Я завещаю свою душу Люциферу!
Это ужасающее действо заняло лишь несколько секунд. Пламя из которого вышли первые демоны поглотило свое порождение, завершив жизненный цикл, но оставило в памяти всех собравшихся незаживающую рану. Никогда никто из демонов не решался осквернить первородное пламя. Эта была великая сила, которая почиталась в рядах падших, и теперь эта сила была в руках жестокого диктатора.
— Мы погибаем за свободу, — подхватила речь Сатаны одна из прикованных подле него демониц. –Мы — это вы, а точнее те, кем вы когда-то были, мы воплощение великих идей, свободы от которых вы отказались! Но мы не забыли! Помните и вы! Помните, кто вы! Мы — не рабы, свобода — наше знамя!
Секундой спустя и ее тело пожрал огонь, демоница взвыла адским воем, и крик ее, подхваченный ветром, унесся еще дальше голоса, заставив всех содрогнуться от ужаса. Больше
Поспешно стянув с пальца перстень, Асмодей ощупал свое тело, будто проверяя есть ли на нем ожоги, а потом бешеными глазами воззрился на Абаддон, который стоял бледнее обычного, вцепившись в гриву двурогого кошмара. Его фиалковые глаза горели злостью, а пухлые губы сжались в тонкую полоску.
— Теперь я понимаю, — прошипел демон, глядя на Асмодея. — Они решили добровольно подняться на плаху, чтобы стать олицетворением войны за свободу. Они стали «мучениками», вдохновили своей смертью тех, кто не отваживался открыто выступить против Вельзевула.
— Пусть не сразу, но они восстанут против него. Ни один демон не отличается покорностью, ради свободы мы сразились с самим Богом и не отдадим ее в руки этому Дьяволу. Нужно уходить, — произнес Асмодей. — Чем больше мы отсутствуем в лагере, тем больше слухов пойдет в наших рядах.
— Да пусть взмоют ввысь боевые знамена! Да пусть начнется война! — проговорил Абаддон, поднимая к небесам обнаженный клинок.
— Война! Война! — вторили со всех сторон демоны.
— Победа или смерть! — вскричал Асмодей.
— Победа! — отозвался хор голосов, и мечи с лязгом ударили по щитам, знаменуя судьбоносный момент.
***
Во вражеском лагере тоже царило непонимание и разрозненность, потому как все командиры, начиная войну сталкивались с одинаковыми проблемами, только проблемы Вельзевула ощущались более остро. И пусть руки его не были связаны, а врата пещеры опечатаны, но то же чувство загнанности, что испытывал его «брат» следовало за ним по пятам.
На проверку вести войну оказалось куда сложнее, чем говорить о ней. Подготовка занимала слишком много времени и сил. Да и правила ведения открытого боя слишком отличались от кабинетных интриг, в которых Вельзевулу не было равных. И хоть отваги и находчивости князю чревоугодия было не занимать, но вот стратег и хозяйственник из него получился никудышный.
Большая армия требовала большой энергии, но вот каналы поступления этой энергии были им собственноручно перекрыты, вот и вынужден он был свои закрома на нужды победы отдать, да только таяли эти запасы с непомерной скоростью. Вот и клял он и себя, и собственную армию. Себя за то, что адские врата древней магией запечатал, а армию за неумеренность.
Хотя, откровенно говоря, идея отрезать оппозиционную коалицию Асмодея от Земли была, пожалуй, его величайшим достижением. Утратив связь с миром смертных и небесами, они лишались возможности призвать в помощь свежие силы, да и портить дурными новостями «отпуск» Люцифера Вельзевул не желал, а то ведь вернется княже раньше времени, да начнет порядки старые возрождать, а непокорных «детей» наказывать.
Подойдя к столу, Вельзевул с задумчивым взглядом посмотрел на карту, в центре которой кровью был нарисован Оазис Жизни — главная головная боль нового Владыки. Идти в эти земли с боем он не решался. Пока не уничтожены все враги, сносить древние святыни было глупо, того и гляди разговоры лишние пойдут, а их после казни Сатаны и его приспешников и так было немало. Пришлось недовольным кровью глотки заливать, чтоб другим неповадно было.