Асмодей
Шрифт:
Постепенно сладостное напряжение начало спадать, оставив им только приятную слабость, простынь, влажную от пота и беспредельное удовольствие. Когда Аврора, набравшись смелости, решила поднять на Асмодея взгляд, он уже принял человеческий облик, его грудь медленно поднималась при дыхании, а на лицо легла печать глубоких размышлений. Она хотела было что-то сказать, спросить, но усталость, избыток эмоций лишили ее сил, веки потяжелели, и она мирно опустила свою прекрасную головку на его плечо, захваченная в сети Морфея.
Спала она спокойно, изредка что-то нашептывая — настоящая, как никогда. Не сокрытая от него маской человеческих эмоций. Безмятежная и спокойная, как ангел, сошедший с небес и застывший на полотне художника. Только пока
С другими женщинами, будь то смертные, демоницы или грешные рабыни, он не спал никогда. Посещая их, он мог уйти в любое время, как поступал с Барбело, с Лилит и тысячами других. Ах, как же тяжело приходилось с горделивыми демоницами, ибо их как простых рабынь не выставишь и пыткам не предашь. Хуже всего было, когда все это страстное безумие происходило в его опочивальне, тогда приходилось искать повод сплавить навязчивых блудниц, ссылаясь на занятость или бессонницу. А с Дэлеб и вовсе сладу никакого не было, ибо жила она под его крышей. Впрочем, отговорки его были недалеки от истины. В действительности после любовных утех его охватывало страстное желание побыть в одиночестве, да и просыпаться подле постороннего существа, которому он ни капли не доверял было ему отвратительно, как и следующие за пробуждением разговоры. Потому демон и коллекционировал в своем цветнике грешниц, их души принадлежали ему, а потому и желания его они выполняли безропотно.
Посему он и был несколько удивлен, когда проснувшись осознал, что Аврора все еще спит подле него, вцепившись в ладонь. Подперев голову свободной рукой, он посмотрел на нее, вспоминая о минувших часах, и ему показалось, что от них исходит чарующий аромат неизведанного упоения. Демон внутри него вновь зашелся радостью. Это была победа, к которой он так долго шел — заветный грех, совершенный по доброй воле и в здравом рассудке. Аврора переступила грань порока, Бог проиграл, но почему же у этой победы был такой гадкий вкус? Асмодей склонился над девушкой, убирая растрепавшиеся пряди с ее лица. Она стала его слабостью, его наваждением, его страстью и, к собственной горечи… любовью. Демон знал, что пока подавлял ее, заперев в своей пещере, Аврора не видела и понимала всего ужаса Преисподней, убогость которой скрывалась от грешников нескончаемыми пытками. В действительности его мир был еще хуже, и куда более жесток. В нем выживали только сильнейшие. Связав Аврору с собой, он не только открывал ей этот мир — он делал ее полноценной его частью.
Лицо его исказила горькая усмешка, когда в память ворвались недавние намерения: назло небесам он хотел распахнуть для нее врата Сумеречного храма, сделав скорбною женой и вечной спутницей; положить к ее ногам вечность; медленно и долго пить страсть в объятиях тьмы. Это бы была величайшая удача для грешной души и величайшее падение для Авроры. Кем бы стала его чарующая звезда через добрый десяток лет? Злобной демоницей — убийцей и распутницей! Или рабыней, чей душевный свет возбуждал в каждом демоне желание поглотить несчастную? А ведь он не сможет быть всегда рядом, чтобы защитить ее, да и кто охранит ее от него самого? Что станет с ней тогда? Свет души медленно угаснет, а за ним угаснет и Аврора. Ужель в этом был его бессмертный дар и благодарность за спасение? От такой низости он стал отвратителен сам себе.
От почти материализовавшихся мыслей Асмодея Аврора пробудилась, лениво потянулась и открыла глаза. Да так и натолкнулась на прожигающий ее изумрудный взгляд. Сердце пропустило удар, воспоминания о проведенной ночи ворвались в мысли, но как ни странно уже не принося чувства стыдливости или раскаяния.
— Твоим родителям стоило назвать тебя Соней, — усмехнулся он, вставая, и оборачивая вокруг бедер простыню. — Ты проспала весь день и всю ночь, даже для падших это недозволительная роскошь, — бросая ей кусок зачерствевшего
Только сейчас Аврора поняла насколько была голодна, с жадностью вгрызаясь в хлеб. Вкус был отвратительный, с привкусом опилок и еще какой-то трухи, но иного здесь не было. Демоны питались энергией, употребляя пищу смертных развлечения ради, но сейчас найти здесь что-то стоящее возможности не было, грешникам же было позволено вкушать по маленькому кусочку, чтобы раздразнить их аппетит, но не утолить его — еще одна изощренная пытка. Благо Асмодей дал ей намного больше. — Вставай, нужно идти!
— Куда? — подняв на него янтарный взгляд, произнесла девушка.
— Навстречу новой жизни, — подавая ей руку и улыбнувшись той лучезарной улыбкой, которую могут дарить лишь искусители, произнес Асмодей. Аврора послушно поднялась, вложив свою ручку в его ладонь, да так и просияла от счастья, когда он притянул ее к себе.
— Я последую за Вами хоть на край света, мой господин, — слегка покраснев, проговорила она.
— Так далеко я не попрошу, — легкая улыбка коснулась его губ. Демон взмахнул рукой, и кожу его заволокло золотыми нитями, точно десятки невидимых паучков плели его одеяние из паутины. А когда они закончили, Асмодей остался стоять в длинной пластинчатой бригандине на кожаной основе чёрного цвета; место поножей заняли высокие сапоги, наплечники скорее выполняли декоративную функцию, но очень гармонировали с остальным нарядом, а рукава и вовсе были тканевые. В целом, Аврора сделала вывод, что это была облегченная версия боевого доспеха. Правда, Асмодей никогда не утруждал себя подобными переменами, надевая свой шелковый халат даже на совет Люцифера. И куда он собирается идти при таком параде. Аврора подняла на него недоверчивый взгляд, но кроме белесого тумана, который заволок всю комнату, не увидела ничего. Когда же туман рассеялся, они уже стояли не в пещере, а посреди пустыни Дальних рубежей. Аврора от ужаса так и ахнула, узнав перед собой дверь Сумеречного храма.
— Зачем мы здесь?
— Несколько минут назад ты была готова идти на край света, что изменилось сейчас?
— Ничего, но…
Он поднес палец к губам, призывая к тишине, и галантным жестом пропустил Аврору вперед, придержав за локоть у самого входа. Вынув из ножен кинжал, который без огромного рубина уже не выглядел столь величественно, демон резанул ладонь в том месте, где еще не затянулись раны.
«И почему вся магия этого мира завязана на крови?», — подумала Аврора, глядя за тем, как темные струйки наполняют чашу у входа.
— Потому что это самая сильная магия, — будто читая ее мысли, ответил Асмодей. — Ничто не может так связать других, как это делает кровь.
«Так вот почему я не смогла вернуться — храм требовал дань», — пронеслось у нее в голове.
— Теперь ты! — Аврора не стала расспрашивать, просто подала ему свою руку, дрогнувшую от неуверенности. Острие скользнуло как по маслу и вот уже ее алая кровь наполняла чашу, перемешиваясь с его черной.
Мгновение спустя она закипела и, опровергая всякие законы физики, скользнув по краю чаши, тонкой змейкой начала подниматься вверх, заливаясь в рот статуи, что держала чашу. Как только последняя капля достигла своей цели, каменные глаза стражницы вспыхнули, тьма внутри рассеялась, являя знакомую картину, а врата растворились.
— Матерь позволяет нам войти, — тихо сказал он, на этот раз заходя первым.
Едва они переступили порог «храма», сердце Авроры забилось так громко, что она испугалась, не услышит ли этот стук Асмодей. Девушка знала, что дети Тьмы приходили в эту обитель, чтобы испросить «совета», помощи, могущества. Люцифер молил о великой силе, Астарот просил благословения, но зачем ее сюда привел Асмодей? Сомнения в ее душе соединились с трепетом, к горлу подступил ком, даже ноги налились свинцом. Чтобы не потерять равновесие она неосознанно вложила свою вспотевшую ладошку в его руку, черпая силу в его уверенность, и Асмодей так же неосознанно сжал ее.