Асмодей
Шрифт:
– Дальше – настойка аконита и сера.
– Этого добра здесь хоть отбавляй, – усмехнулся демон, перетягивая обожженную руку клочком материи. – Собери пару унций.
Пока Аврора кропотливо отскабливала со стен серный налет, Асмодей достал небольшой графин с янтарной жидкостью, наливая полный бокал, который сразу же наполовину осушил, вторую половину выливая на поднос, а следом высыпая серу.
– Рубиновая пыль! – прочитала Аврора, вопросительно глядя на демона. Лицо его исказилось в горькой усмешке и на стол лег стилет искусной работы. Ни без усилий сумев вытащить огромный рубин из навершия, Асмодей несколько раз ударил по нему рукоятью меча. Камень раскололся на несколько осколков, которые демон раздробил в труху, ссыпав на поднос. – Но где нам достать дыхание дракона, владыка? Нифелим, – она понурила голову, не зная стоит ли сейчас говорить демону о том, что его питомец мертв. Едва ли где-то по близости есть еще один летающий змей.
– Дыхание дракона –
– Перо архангела.
– А вот это действительно проблема, такой святости тут не водится, – прислонившись к стене, он сполз вниз, обхватив голову руками. На несколько минут, несколько драгоценных минут воцарилась тишина. – Хотя… – демон подскочил так, будто седалищем ему были раскаленные угли, и подскочил к кровати, срывая полог. – Люцифер когда-то был архангелом, он единственный из нас, кто сумел сохранить здесь крылья, – объяснил Асмодей, видя недоумение на лице Авроры. Перерыв всю кровать, он сумел найти под матрасом черное, как смоль, перо. Пусть в нем и не осталось былой святости, но за неимением большего и оно было на вес золота. Перо опустилось в темноватое вязкое варево.
– Остался только запретный плод.
– Яблоко, – Асмодей иронично усмехнулся, – единственный ингредиент, который без проблем можно достать в мире людей, для нас недоступен.
– А чистая жертва?
– Дань Смерти, – пояснил Асмодей. – Добровольное и чистосердечное подношение собственной жизни. Что ж, эта партия проиграна.
Аврора опустилась на пол подле него. Столько усилий и все прахом из-за того, что они не смогли найти самое обычное яблоко – запретный плод и плод раздора. Сторонники Люцифера ценою собственных жизней старались освободить Азраэль потому, что сомневались в победе своего господина, зная, что Ангел Смерти отомстит тому, кто ее пленил, и теперь все эти надежды, все положенные на достижение этой цели жизни оказались напрасны. Из-за яблока. О, Господи! Это был конец, и Аврора читала мрачную решимость в глазах Асмодея. Он знал, что расправившись с Люцифером, Вельзевул придет за ним. И все кончится – не будет бессмертия души, для них откроется небытие. Негде скрыться, некуда бежать!
Аврора закусила разбитую губу, пытаясь решиться на разговор. Боязно… стыдно. Но с другой стороны, чего ей страшится, если через несколько минут все оборвется?! Она украдкой взглянула на Асмодея и по телу разлилось приятное томление. Кто бы мог подумать, что холод его глаз будет согревать ее душу в такой момент. Полная раздумий тишина повисла в воздухе, но ненадолго.
– Владыка, в том моя великая беда и счастье, – наконец отважилась она. – Даже сейчас моё сердце велит мне находиться подле вас. Как и моя душа, оно целиком принадлежит вам: не потому что сорок лет назад я кровью подписала дьявольский контракт, а потому, что помимо воли оно так решило. Вам и распоряжаться им по своему усмотрению. Мне… хорошо и спокойно рядом с Вами, – последнее предложение далось девушке с трудом, ведь грешникам не положено испытывать радость, тем более в Преисподней и уж точно не положено говорить об этом с демонами. – Вы сделали меня рабыней, и я служу вам как умею… верой и правдой, не жалея души. – Женская ручка нежно сжалась на его ладони, словно бы не желая терять тепло прикосновения. Аврора опустила голову и сомкнула веки, готовясь произнести слова, жившие в ней все это время, и позволившие не погибнуть и не сойти с ума на протяжении долгих лет. – Я люблю вас, Владыка, – едва слышно прошептала она, сгорая от стыда, втайне умоляя неведомые силы украсть эти слова, но в тоже время, надеясь, что демон услышит их.
Асмодей услышал, смерив девушку взглядом. Другой демон, находись на его месте сейчас бы, опечалился. И действительно – гляди, какие трепетные речи девчонка говорит! Чему же тут радоваться? Ужель тому, что хорошую жизнь ей устроил? Но себе оправдание Асмодей все же нашел – специально на радость Авроре он ничего и никогда не делал. По крайней мере, ему так казалось… По крайней мере, до сего момента… И как вообще такое произойти могло? Словно проснувшись и осознав, где и с кем он находится, понял демон, что царившему здесь безобразию нет никакого оправдания. Нет, никогда он не понимал этой предсмертной тяги людей к откровениям подобного рода. Все же, даже такому эксперту в делах сердечных, как он, зачастую было сложно понять, чего хотят женщины. Особенно этот самый ужасный их тип, к которому, судя по ее взгляду, относилась мадам д’Эневер. Но стоило ли только Аврору винить в подобном? Ведь неспроста же девушка сейчас рассыпается в столь оскорбительных для демонского слуха словах? Значит, сам не досмотрел. Сам и виноват, раз пригрел девицу на своей груди. И главное, глупцом-то его назвать было нельзя. Понимал он многое, а видел и того больше, а потому не заметить изменения, год за годом происходившие с Авророй, не мог. Вот и слова ее теперешние, что сорвались с губ исключительно благодаря создавшимся вокруг обстоятельствам, вне сомнения, нарушили его собственное равновесие, но новостью не были. Хотя одно
«Ах, малышка Рори… столько лет подле демона живешь, а так и не уяснила», – подумалось ему.
Любовь – чувство разрушительное для падших, ведь не от любви они появились в мире (родители их такие добиблейские распри устраивали, что сотвори они мир в этот период – не пережил бы он ту войну), не от любви демоны питались, и не в ней видели свое предназначение. И вот тебе, как обухом по голове, девушка, готовая любить, терпеть и страдать. И все это ради него. Положим, страдать осталось ей не долго, но все же. Ведь полно в ней этого любовного безумия. И чего она ждет сейчас? Асмодей открыл было рот, чтобы сказать очередную подлость, отшутиться, съехидничать или сообщить, что ничего нового ему не сказали. Да так и не проронил не слова. Тьма Всемогущая, это ж надо было такому случиться, чтоб князю блуда сказать нечего было. Он-то привык своим красноречием блистать.
В душе Асмодей даже обругал себя, здраво рассудив, что молчание его происходит из-за неуместности возможных ответов, а точнее из-за банального нежелания обидеть Аврору. Ведь она ради него своей жизни не пожалела, не предала, не продала, а когда как не в войну ценить подобные качества? В общем, сошелся он на старой, как мир, истине: раз уж не в состоянии счастья подарить – то хотя бы не делай хуже. До тошноты человечная мысль – совершенно недопустимо для демона. Он в гневе своем так и закашлялся. Вот он треклятый закон подлости: сейчас был как раз тот момент, когда кто-то должен был ворваться в покои и прервать эту неловкую паузу. Но нет же, нелегкая видимо унесла и Люцифера, и Вельзевула в другом направлении. – «Бес тебя забери», – подумал демон. Всего три слова, но в них, видимо, он вложил весь смысл своих чувств к рабыне, будь она неладна. Кто ж тот бес, что должен ее забрать? Видимо, сам он и есть, ибо не готов был эту душу кому-то отдать. Возможно оттого, что свыкся. Возможно оттого, что полюбил. А кто ее, разницу-то, разберет?
И вот он, долгожданный удар в дверь. Где ж он был всего пару минут назад. И рад бы был Асмодей не слышать этих слов, так теперь их из сознания не выжечь. Так и крутился этот дрожащий голосок в памяти, ведь произнесенное всегда обладает некой магией, не зря всякая высшая сила предостерегает людей – мол «будьте осторожны с произнесенным». Асмодей поднялся.
– Владыка, – все еще не выпуская его руки, произнесла Аврора, со слезами на глазах глядя на него.
– Это запретный союз, – сознательно уводя глаза, произнес он, вставая против входа. Не должен воин с тяжелой душой идти на смерть, уж лучше оборвать все сразу, да и не мог больше вынести ее измученного янтарного взгляда, который только и молил о том, чтобы им дали еще немного времени понадеяться. Но у них не было времени, впрочем, надежды тоже. Еще один удар и баррикады с треском разлетелись, дверь слетела с петель и на пороге показался Вельзевул. Судя по виду его лучезарные доспехи прошли боевое крещение и теперь сплошь был покрыт сколами, вмятинами и свежей кровью.
– Ба, какие гости! Да еще и в маскарадных костюмах, – Вельзевул расплылся в издевательской улыбке. – А я все думал, куда ты запропастился?
– Тебя, я смотрю, тоже прилично разукрасили, – с не меньшей желчью в голосе произнес Асмодей. Проведя рукой перед лицом, он сбросил с себя чары, точно так же, как проснувшийся человек сбрасывает с себя завесу сна. Уродливый горбун ушел безвозвратно и на его месте стоял высокий темноволосый мужчина, облаченный в боевые доспехи. Меч его сверкнул в свете факелов, а потом и вовсе запылал священным огнем серафимов.
– Давно я не видел тебя с этим мечом, ужель решил вспомнить ангельское прошлое? – Вельзевул метнул в сторону Авроры, которая до сих пор сидела в каком-то оцепенении, надменный взгляд. – Хотя это неудивительно… уйди с дороги.
– Это вряд ли…
Вельзевул последовал примеру своего противника, обнажил меч и высокомерно отсалютовал ему. Что ж, добрый десяток минут у него действительно есть, едва ли Люцифер сможет раньше преодолеть его магические ловушки. Можно размяться.
Бойцы начали кружить по опочивальне, меняя стойки и позиции. Никто из них не спешил нападать первым, что говорило о высочайшем боевом навыке. Асмодей знал, что в битве равных по силам противников нападающий сразу теряет свое преимущество, если не успеет присмотреться к своему врагу и не изучит его манеру ведения боя. А дарования Вельзевула в деле ратном были ему практически неизвестны, ибо он, как и Астарот, предпочитал элегантную магию грубой силе. Так, в напряженной тишине, они кружили друг против друга несколько минут, и внезапно оба, одновременно, перешли в наступление. Звон мечей огласил опочивальню, десятки искр рассыпались по сторонам при каждом ударе. Это было великолепное зрелище. Мечи мелькали с неуловимой для глаз скоростью. Противники явно были достойны друг друга, и никто не собирался уступать.