Ассасин
Шрифт:
– Надеюсь, этот перстень пригодится тебе, Адибахатун. Ты слышала мою просьбу, и ты достаточно хорошо знаешь язык франков, чтобы понять ее.
Она уронила перстень к ногам женщины и, пока та мялась, не решаясь его поднять, неспешно удалилась в опочивальню.
Адиба все же взяла перстень, но в последующие дни ни словом не обмолвилась, что выполнит просьбу госпожи. Ну и пусть. В любом случае Джоанне следовало расположить к себе женщину.
Пока же Джоанна проводила дни в гареме и гадала, что ныне происходит в стане крестоносцев. Ее армянки имели право покидать дворец Давида, и Джоанна не упускала возможности послать то одну из них, то другую узнать, какие вести в Иерусалиме. Джоанна считала дни, гадая, стало ли уже известно о том, что происходит у крестоносцев, узнали ли они о подмене Иоанны
Состоялся ли совет войска? Как отреагировал на происшедшее Ричард?
Она молилась у распятия, а ее мусульманские прислужницы, едва раздавался крик муэдзина, накрывались вуалями и били поклоны, совершая намаз. В эти минуты все они становились на редкость серьезными, но едва молитва заканчивалась, как женщины опять щебетали, окружали госпожу, танцевали перед ней, умащивали ее благовониями, украшали и наряжали, пели для нее, играли на флейтах или ребабе [57] . Джоанна попросила и ее научить пользоваться этим инструментом и, освоив игру, однажды, удерживая ребаб на коленях и выводя мелодию смычком, запела:
57
Ребаб – струнный смычковый инструмент с почти круглым корпусом и круглым небольшим отверстием для резонанса на деке.
Ее рука со смычком упала, глаза затуманились. Некогда она пела эту песню для своего загадочного любовника Мартина. О, где он сейчас? Кто он? Госпитальер ли, взявшийся помочь евреям, как сам уверял? Лазутчик ли султана, как решил ее брат? Если последнее верно, то и он может оказаться в Иерусалиме. О, если бы он узнал, что Джоанна тут! Если бы пришел и спас ее! И тогда бы она ему призналась, что носит под сердцем его дитя. После этого Мартин никогда бы не оставил ее, какие бы преграды ни стояли у них на пути. Ведь было в их отношениях нечто такое, что заставляло молодую женщину верить – она любима этим странным таинственным воином. И Джоанна размечталась, не обращая внимания на показывающих ей новые ткани и украшения служанок.
Возвращались ее армянки всегда с одним сообщением: известий нет. Хотя как-то Даниэла и поведала, что по Иерусалиму ходят слухи о том, что брат султана привез в свой гарем красивую христианку. Это вызвало любопытство, но не сильное, ведь аль-Адиль известен своим пристрастием к женщинам, а франкские ли это красавицы, гречанки или черкешенки – это только его дело.
Стала часто отлучаться из дворца Давида и Адиба. Даниэла даже ворчала порой по этому поводу:
– Опять где-то шатается эта рыжая бабища. Ваши багдадские румяна уже заканчиваются, мадам, а я не знаю, где можно приобрести новые. Мне надо сообщить об этом Адибе, да только где ее носит?
Джоанна догадывалась, что Адиба пытается исполнить ее приказ. Но сейчас куда более ее беспокоило другое: завершился пост рамадан, и теперь, когда мусульмане отгуляют свой праздник разговения Ураза-байрам, аль-Адиль придет к ней, чтобы заключить брак. О, пусть к тому времени уже прибудут вести из Яффы! Пусть Ричард потребует вернуть ему родственницу!
Как-то, когда Адиба пришла особенно поздно, евнух Фазиль принялся ее отчитывать. Но женщина невозмутимо ответила, что ходила в гости к подруге, – ведь в дни праздника Ураза-байрам даже служанкам гарема позволительно посещать родных и вкушать праздничные блюда. И уже позже, расчесывая перед сном длинные волосы Джоанны, Адиба тихо шепнула, что ей удалось переговорить с христианкой Мариам. Та заинтересована встретиться с новой женщиной аль-Адиля, и завтра Адиба проведет ее сюда под покрывалом одной из прислужниц Джоанны.
Христианская наложница Саладина появилась лишь после полудня. Адиба под разными предлогами услала служанок, и, когда Мариам вошла в покои, там никого не было. Только тогда она скинула покрывало, и женщины с интересом стали рассматривать
– Здравствовать тебе много лет, сестра моя во Христе. – Мария Триполийская протянула руки Джоанне, и та ответила ей дружеским пожатием.
Дамы сначала только сидели и молчали, но Адиба, заметив, что кое-кто из прислужниц возвращается, предложила подняться на башню.
Они взошли по винтовой лестнице на площадку башни, устланную мягкими коврами. Джоанна и ранее бывала тут, смотрела между массивными каменными зубцами на Иерусалим. Вид с высокой башни дворца Давида открывался великолепный: множество крыш под голубым небом, купола и башни, мощные стены, по которым вышагивали сарацины с копьями. Но главное, что отсюда она могла видеть серые купола самого храма Гроба Господнего, глядя на который Джоанна молилась о милости Неба. Отсюда же она могла видеть и великолепный золотой шар Купола Скалы, а между ним и более скромной на вид мечетью Аль-Аска – шиферные кровли и башенки старого дворца королей Иерусалима, где ныне расположился султан Саладин и где проводил почти все свое время его брат аль-Адиль.
– Да, все это смотрится восхитительно, – проследив за ее взглядом, сказала Мария Триполийская. – Великий город под дивным голубым небом на фоне Масличной горы. Ныне там остались только руины часовни Вознесения, откуда взмыл на небо Иисус Христос. А у подножия горы расположен Гефсиманский сад, где Спаситель молил Отца Небесного о чаше.
– Вы бывали там? – взволнованно спросила Джоанна.
– Да. О, я никогда не предавала своей веры! Я помню Иерусалим еще под христианскими владыками. А этот золотой купол, который так и притягивает взоры… Там был Темпл, и там молились рыцари в белых плащах, туда прибывали их отряды. Над самим же золотым шаром купола реял большой крест. А потом… Я никогда не забуду то страшное время, когда воины Саладина вступили в Иерусалим, как они карабкались на вершину купола, чтобы скинуть этот символ нашей веры. И когда они срубили его, когда он пал… Ликующий крик неверных, их вопли «Аллах Акбар!» слился со стонами уходивших христиан, их полными ужаса и боли криками…
Мария вытерла глаза кончиком длинного покрывала. Потом повернулась к Джоанне, и объединенные общим горем утраты Святого Града женщины стремительно обня лись.
– Ну а теперь рассказывайте. – Не выпуская руки Джоанны из своей, Мария уселась на покрытую ковром скамью. – Кто вы? Какого рода? Как вас зовут?
Обычные вопросы, но Джоанна ограничилась лишь сообщением, что гостья может называть ее попросту Жанной.
– Прекрасно, дорогая Жанна, – с улыбкой ответила та, расправляя складки своей вуали. – Вы не спешите называть свое родовое имя, но я понимаю вас. Однако признаюсь, что до меня дошли вести, что брат Саладина привез в свой гарем удивительно красивую христианку, и я все гадала, кто же вы? Неужели еще одна несчастная, которую вынудят принять ислам? Знаете, это единственная возможность, чтобы подняться при повелителях неверных и чего-то добиться… Иные используют эту возможность…
– Только не я! – вскинула подбородок Джоанна. – Для меня это все равно что предать мою родину, моих отца и мать!
– Смелые слова. Вы достойная женщина и истинная христианка. Однако взгляните на меня, милая Жанна. Одно время я так нравилась султану, что он мог бы и жениться на мне, несмотря на то что я не родила ему ребенка. Но у него и так достаточно детей от жен и наложниц: семнадцать сыновей и пять дочерей! И это учитывая, что о султане говорят, будто он, в отличие от своего младшего брата аль-Адиля, не так привержен любовным страстям. И все же детей у Адиля гораздо меньше. А жен и наложниц больше. Но законных жен всего две. Вот я и подумала…