Ассасин
Шрифт:
– Твой Фазиль хорошо знает язык франков. Ну да ведь он сам был из них. И он не мог ошибиться, когда перевел мне, что кузина короля одновременно является и сестрой маршала этих псов храмовников, Уильяма де Шампера. Ведь верно?
Аль-Адиль слегка кивнул.
– Да, она это упомянула.
– Конечно, твоя красавица на редкость лживая сука, и мы еще проверим ее слова, однако думаю, что тут она не посмела солгать. И если это так… Ты ведь понимаешь, что среди всех кафиров храмовники являются для нас самой опасной силой, их ярость и умение в сражениях не раз губили наши отборные отряды. И они составляют значительное войско в рядах крестоносцев Мелека Рика. Скажи, Адиль, насколько боеспособным будет войско короля Ричарда, если мы сможем повлиять на самого маршала
– Не знаю. Но эти шайтаны ордена Тампля не имеют родни, они отвлекаются от семьи и служат только войне.
– Все люди чтут кровное родство, – вздохнул султан. – К тому же мои шпионы… Ведь и у меня есть свои люди среди крестоносцев, как, думаю, и их лазутчики крутятся подле нас… Гм. Так вот, мои шпионы как-то донесли, что маршал ордена слишком много времени проводит с некоей дамой, которая приходится ему сестрой, прибывшей из Европы. В ордене за такое не похвалят, но что значат все их уставы в глазах того, кто занимает один из наивысших постов? В любом случае теперь сестра де Шампера у нас в руках. И мы попробуем повлиять на него так, что даже Ричард ни о чем не узнает. Если же не выйдет, если де Шампер окажется глух к голосу родственных уз, то тогда у нас будут развязаны руки и мы просто избавимся от нее, когда она станет не нужна. Причем никто ни о чем не узнает. Ну а пока мы сделаем вид, будто принимаем условия Мелека Рика и готовы вернуть сию даму за выкуп. Как только получим его, она отправится к крестоносцам, многие это будут видеть и сообщат, что свою часть уговора мы выполнили. И уже не наша вина, если красавица пропадет по пути. Разбойники бедуины, коварные ассасины, разбойные рыцари – мало ли кто из них похитит в пути благородную даму-назареянку? Пусть в этом разбирается сам Мелек Рик. Мы же будем молчать о том, где находится пропавшая женщина, до того момента, пока не придет время повлиять на ее кровожадного брата-храмовника. А что такой момент настанет, я не сомневаюсь.
Аль-Адиль смотрел на султана почти с восхищением. Подумать только, еще миг назад он считал себя обманутым и обесчещенным, а сейчас вдруг понял, что даже из этой позорной ситуации его брат нашел выход, какой можно использовать с наибольшей выгодой для них.
– А где мы спрячем Джоанну де Ринель? Учти, если ты хочешь, чтобы ее считали пропавшей, ей не следует оставаться в Иерусалиме. Ты ведь сам сказал, что и подле нас могут быть подосланные кафирами лазутчики.
– Верно. Поэтому укрыть втайне от всех родственницу наших врагов я поручаю тебе. Надеюсь, ты разочаровался в ней достаточно, чтобы не навещать ее постоянно. Или нет?
Последний вопрос прозвучал потому, что на еще недавно исполненном гнева лице аль-Адиля теперь появилось куда более задумчивое и даже похотливое выражение. И это рассердило султана.
– Прекрати, Адиль! Учти, как бы ни была тебе желанна эта женщина, она всего лишь обманщица. К тому же брюхатая от одного из кафиров. И ты не посмеешь войти к женщине после гнусного франка, не очистив ее. А невольниц в тягости даже продавать нельзя, не то что самому сходиться с ней.
– Но пока Джованна будет у нас, она может и разродиться. И тогда я не прочь сам засадить ее лоно.
На устах аль-Адиля проскользнула легкая плотоядная улыбка, и это разозлило султана. Он резко поднялся, взмахнув рукой с четками, словно намеревался ударить Малика. – Бойся прогневать Аллаха великого, могучего! О, зачем я дожил до этого дня, когда мой брат настолько попал в сети коварной гурии, что забывает даже о своем положении, о своей чести правоверного мусульманина!
Аль-Адиль опустил голову, а когда поднял, в его глазах плясали лукавые огоньки.
– На все воля Аллаха! Именно он держит в руке своей весы судьбы. Но одно я скажу: я выполню ваш план наилучшим образом. Джоанна де Ринель останется в моем дворце до той поры, пока мы не получим за нее выкуп. И я не войду к ней, пусть она даже будет звать и завлекать меня. Потом я с почестями вывезу ее за стены Иерусалима и прощусь с ней так, чтобы это могли видеть люди. А дальше уже все сделает мой верный
Саладин медленно перекинул зерно четок, размышляя. Шобак – так называли эту огромную крепость сарацины. Но крестоносцы, построившие в пустынной местности южнее Мертвого моря эту цитадель, дали ей имя Монреаль – Королевская Гора [61] : некогда, когда возводили замок, сам король Бодуэн I участвовал в его строительстве. Ох, и любили же строить эти кафиры! Причем так, что правоверным приходилось прилагать немало усилий, чтобы покорить эти твердыни. Сам Саладин трижды осаждал Шобак-Монреаль, но так и не смог взять. А вот его более удачливый брат аль-Адиль (и как поговаривали, более умелый воитель) сумел взять неприступную твердыню. Поэтому Саладин великодушно оставил Монреаль брату, несмотря на все выгоды замка: мимо него пролегал торговый путь из Сирии в Египет и все проходившие мимо караваны платили владетелю замка дань. Но в данный момент Саладина интересовало лишь то, что Монреаль находился в нескольких конных переходах от Иерусалима, то есть достаточно далеко от франков, чтобы кто-то из них мог туда проникнуть и узнать, что там прячут исчезнувшую женщину.
61
Mont Royal.
– Я думаю, ты предлагаешь разумное решение, брат мой Адиль, – подытожил после раздумья султан. – И ты отвезешь туда пленницу, когда придет время. А там… ты сам сказал – только Аллах держит в руках весы судьбы. Итак, решено. Джоанна-назареянка отныне будет находиться в твоих руках, ты за нее отвечаешь! Но помни, все нужно сделать в тайне! Ты не должен об этом упоминать даже тогда, когда молишься в мечети перед Всевышним!
Еще недавно потрясенное и гневное лицо аль-Адиля посветлело, на губах появилась обычная ироничная улыбка.
– Мои уста скрепляет печать молчания, – склонился он перед Салах ад-Дином. – Слушаю и повинуюсь!
Глава 13
Замок Масиаф
Оказалось, что труднее всего свыкнуться с темнотой. Но некогда Мартина его учителя-ассасины научили: начинай считать; когда дойдешь до пятой сотни, глаза привыкнут к мраку и темнота станет видимой. Счету воспитанников в замках ассасинов обучали хорошо, да и с темнотой не обманули – Мартин и третью сотню едва просчитал, когда уже различил во мраке стены своего узилища, кладку из массивных блоков, а вскоре уже мог видеть каменную подпору свода вверху, под которой одна из плит слегка выступала. Итак…
Он собрался с силами, чтобы сделать рывок. Это было трудно – пленника кормили так плохо, что за время заточения его силы заметно истаяли. И все же он смог сорваться со своего места на каменной скамье, прыгнул на стену напротив и оттуда, оттолкнувшись и развернувшись в воздухе, вцепился за выступ наверху. Повис, а потом, переведя дух, начал подтягиваться. Раз, второй, третий… Сноровку и надежду нельзя терять даже в этом каменном мешке, даже на исходе сил и без надежды на спасение… Предаться отчаянию – значит погибнуть окончательно.
Подтянувшись несколько раз, Мартин с потаенным стыдом почувствовал, как напряженно дрожат руки, а некогда сильные пальцы уже не в состоянии удерживать вес собственного изможденного тела. При очередной попытке отжаться он сорвался, упал на слежавшуюся солому на полу, стал зализывать пальцы – один из отросших ногтей был сорван, и Мартин ощутил во рту солоноватый привкус собственной крови. До чего же он дошел: жалкий, обросший, изможденный, зализывающий, словно зверь, свои раны!
А ведь все могло быть иначе. Скрой он от Ашера свои планы, сдержись, утаи свою ненависть – и мог бы уйти, стать свободным, действовать по собственному усмотрению… Но он позволил прорваться гневу. Это была роковая ошибка. Это была слабость, за которую он поплатился.