Ассенизаторы
Шрифт:
— Здорово, чертяка! — сгреб он меня в охапку. — Живой? Мне Наташка то же самое говорила, уверена, говорит, вернется. От нее и узнал, что ты пропал без вести. А я не верил! И Наташку тоже в этом убеждал! Наши без вести не пропадают! Витек! Распорядись, пожалуйста, чтобы моих покормили! Лады? Я с братишкой пока поговорю. Сто лет не виделись.
— Ладно, общайтесь. Скоро вернусь, — улыбнувшись, Виктор вышел, а Женька сел рядом со мной. Пододвинул немного к себе тушенку, но так, чтобы и я мог достать. — Я присоединюсь?
— Мог бы и не спрашивать. Голодный?
— Есть малость! Трое суток назад ушли, а жратвы было на сутки. На подножном корму. — Вить! Где у тебя стопари? Сейчас встречу и наше возвращение обмоем. Сам-то
— Ты же знаешь, у нас рюмки только фронтовые, — ответил тот, доставая алюминиевые кружки.
— Да по хрену какие! Лишь бы не учебные! Садись давай! Сейчас еще тушенку вспорем. Есть?
— Для тебя, Женька, всегда есть! — ответил Витек.
— У тебя кто сейчас заступает? Передай, пусть усиленно сегодня наблюдают, а не как обычно. Ночники пусть возьмут. И не хрен спать!
Давай карту, покажу, о чем говорил… Смотри! Вот здесь мы обнаружили «жучку-копейку». Движок уже холодный, ключи в замке. Мы посмотрели, там в багажнике следы смазки, на сиденье тоже, и кровь есть немного. И шапка «духовская» — «шахидка». Полагаю, что «духи» в гости пожаловали. Не исключено, что и к вам заглянут…
Услышав, встреваю в разговор:
— Подожди, Женька. Где вы ее обнаружили?
— Вот здесь, на границе, — показал Варламов пальцем на карте.
— Белая «жучка»?
— Белая. А ты откуда знаешь?
— Тогда это не «духи», а я приехал. Хочешь, подарю? Хозяин благополучно зажмурился. Так что отбой тревоги.
— С твоей помощью зажмурился, что ли?
— Так мастерство же не пропьешь! Хороший «дух» — мертвый «дух». А шапку сам надевал для маскировки. Видел бы ты мою бороду, любой боевик обзавидуется. Там, около машины и сбрил, а то свои еще подстрелят. Хорошо, что с твоими не пересекся, а то я же знаю: сначала метко стреляют, потом смотрят, в кого.
— Ладно, давай за встречу! — Женька плеснул спирт из фляжки, буквально на донышки кружек.
Выпили, закурили, посидели. Трофейные сигареты, как водится, я выложил на стол для общего употребления. А то по личному опыту знаю, что в такой дыре, как эта, найти что-то лучше, чем «Нищий в горах» [22] , проблематично. Старлей уже не смотрел на меня так настороженно, как вначале. Еще бы! Лично знакомый ему офицер спецназа ГРУ признал во мне своего однокашника. Немного погодя налили по второй. С отвычки слегка захмелел, но четко знаю, спирт — это такая зараза, что хмель быстро пройдет. Но если «скушать» его много, сначала просто валит с ног, а с утра на «старые дрожжи» достаточно попить водички — и снова пьяный.
22
«Нищий в горах» (жарг.) — сигареты «Памир».
— Слушай, Вить, а как мне со своими связаться можно? Домой там позвонить, в отряд тоже?
— Думаю, должно получиться. Мы тут с местными отношения наладили, они нам провод на блок протянули, только надо заранее предупреждать, чтобы соединили. Так что, давай завтра. Договорились?
— Заметано! А в отряд сообщить?
— Все будет! Только завтра, хорошо?
— Будем считать, уговорил.
— Не дрейфь, Жорка! Я, как до своих доберусь, тоже этот вопрос провентилирую. Если что, через ЗАС [23] информацию сбросим.
23
ЗАС — засекречивающая аппаратура связи.
— Надеюсь на тебя, Жека!
Посидели, перекусили тушенкой, галетами. На улице уже начало темнеть. Виктор вышел проверить посты, вернулся, а мы с Женькой все разговаривали, вспоминали училище, службу. Я рассказывал, как попал
Подошел черед и третьего тоста [24] . Встали, не закусывая выпили, помолчали каждый о своем. А кого поминать, есть у каждого из нас… Постояв немного, не сговариваясь, одновременно сели. После третьего тоста говорить совершенно не хотелось. Увидев в углу прислоненную к стене гитару, спросил, показав на нее рукой:
— Витя! Можно?
— Бери, если умеешь. Я вот никак, только пытаюсь, да плоховато получается.
— Давай, Жора, что-нибудь! У тебя всегда это хорошо выходило. Душевно! — поощрил Женька.
24
Третий тост — тост за тех, кто не вернулся.
Взяв в руки инструмент, пробежался по струнам, проверяя настройку, чуть подкрутил колки, приводя звук в норму. После этого выдал песню, которую, ручаюсь, Варламов еще никогда не слышал.
Пусть говорят, что наша служба не видна, А ведь она у всех, как на ладони. И пусть не вспомнят наши имена. Парней, погибших в милицейской форме. Нас могут в чем угодно обвинять, Страна дает подачки, как убогим. Но нас на нашем месте поменять Наверно, хочется немногим. Здесь нет романтики, ты видишь только грязь. Ты на посту в жару, и дождь, и снег. Ты знаешь боль, да ты и сам стрелял не раз, По форме — мент, и просто человек. Пьют стоя, молча, не чокаясь.Парни слушали, не раскрыв рот, конечно, но очень внимательно. Как полагаю, каждый примерял слова песни на себя…
Пусть тычут пальцем, что мы чиним беспредел, Прикрывшись формой, беззаконны пред законом. А мы уходим в ночь под снайперский прицел, И похоронки получают наши жены. А нам за это все — несчастные гроши, Детей воспитываем в комнатах общаги. В «горячих точках» за Россию гибнем мы. Вы «мусорами» нас зовете, смеха ради. Здесь нет романтики, ты видишь только грязь. Ты на посту в жару, и дождь, и снег. Ты знаешь боль, да ты и сам стрелял не раз, По форме — мент, и просто человек. [25]25
«Про ментов», слова и музыка Г. Мелехина, сборник «Война, о которой мы молчим».