Ассистент
Шрифт:
Грубо отбросил протянутую Григорием руку помощи.
— Сам!
Встал с дивана. Взглянул победно на товарищей. Усмехнулся.
— Во, что водка с людьми делает! — прокомментировал Григорий. Посмотрите на него, ожил! А только что будто в припадке падучей бился!
Болезненная эйфория за гранью сознания не забылась. Она и не забудется теперь никогда. Она — часть меня… Я с опаской покосился на бубен. Ишь, как он, зараза, на меня подействовал…
Впрочем, рассуждать не хотелось. Тело обрело невесомость
Пусть смотрят, слабосильные дебилы, на мою мощь, на мою потенцию!
В штанах зашевелилось, напрягая богатырские мускулы…
Но к мужикам я равнодушен. С мужиками можно водки выпить для затравки, а уже потом…
Что будет потом, представлялось смутно, но точно что-то буйное, необузданное, первобытное… Как кровавая охота на мамонта. Как шаманское камлание над телом человеческой жертвы. Как убийство врага с последующим поеданием живьем… Об очевидной логической несообразности последнего предполагаемого действия не думалось. Возможным казалось все, любая нелепица.
Хотелось действовать. Почему я стою столбом, как робкий профессор ботаники?
Водки!
Женщин!
Зрелищ!
Немедленно!!!
Я прошел на кухню, не обращая больше внимания на двух людишек. Одному из них жить оставалось всего ничего — с четверть века, второй — почти покойник. Нетерпеливо дрожащие душонки его висели на последних нитках, вот-вот готовые оторваться и разлететься кто куда.
«Скорее! — вопили они. — Мы устали! Мы жаждем свободы! Помоги нам, Великий!»
Я не удостоил их ответом, не вмешался. Пусть все случится, как предначертано!
Я выпил всю водку со стола, полторы бутылки, прямо из горлышка и не напился. Потом съел всю еду и не наелся. Людишки что-то возражали — кричали, махали ручонками… Их действия не вызывали во мне ничего, кроме смеха. Громкого, демонического смеха:
— Ха-ха-ха-ха!!!
Я пошел к выходу. Оставаться здесь не имело смысла. Ничего интересного не предвиделось. Мне хотелось еды, питья, женщин и буйства.
Мне что-то кричали вслед, я не слушал. Но все ж таки где-то глубоко-глубоко в сознании, в той его части, где оставался еще слабый и смертный мой предшественник, шевельнулась неприятная мысль: «А не сошел ли ты с ума, Андрей Татаринов?»
Чушь! Я здоров! Здоровее не бывает!!!
По дороге домой я звонил Жоан Каро и Анне Ананьевой. Каждой — дважды. Недоступны. Недоступны? Для меня?! Они?! Недоступны?! Мне доступен весь этот мир! Легко! С потрохами!!!
В приступе ярости я едва не расхлестал сотик об асфальт. Остановила пришедшая в голову идея: проститутка! Как там ее звали?
Посмотрел в адресной книге мобильника. Ее звали Путана. Так я ее обозначил. По хрен, путана так путана…
Если это и было безумием, оно мне нравилось.
Уже дома, пожирая из холодильника яйца вместе со скорлупой, сосиски вместе с целлофановой оберткой и откусывая от целого батона, я набрал номер.
— Андрей?! Это вы?
Она узнала мой номер, но не удивилась звонку, обрадовалась.
— Я не Андрей. Называй меня Кохинор, — неожиданно для себя самого произнес я хрипло. — Запомнила? Ко-хи-нор!
— Запомнила, запомнила. — Она явно не знала, о чем говорить со мной. — Как вы поживаете, Ко-хи-нор?
Дура. Будто не знает, что мне от нее надо.
— Приезжай.
— Конечно. Через два часа я освобожусь и…
— Немедленно.
Она смолкла на мгновение, вероятно приходя в себя от радости, потом произнесла, еле слышно:
— Хорошо, я еду, но… — и снова будто споткнулась.
— Говори, женщина!
— Я боюсь. В прошлый раз было здорово, правда, но еще раз… Можно, я возьму с собой подругу?
— Хоть двух! — разрешил я милостиво. — Как тебя зовут?
— Так же, как всегда. Мне говорят: приходи, и я прихожу…
Она пришла единая в трех лицах. Но как раз лиц-то я не запомнил. Впрочем, и не старался…
Имя первой было Вероника. Блондинка с печальными коровьими глазами, с обширной грудью, широким тазом и виноватой улыбкой… Я вставил ей стоя у входной двери. Она стонала, как ненормальная, и, виновато улыбаясь, все повторяла:
— Андрей… Андрей… Анд…
— Я — Кохинор! — поправил я ее. — Мой грифель остро заточен и тверд, как королевский алмаз, приносящий несчастья. Царственные несчастья!
Имя второй было Надежда. Рыжеволосая восторженная особа предпенсионного для путан возраста, хорошо за тридцать. Я овладел ею в дверном проеме между комнатой и прихожей. Сзади. Она кричала. Ей было больно, и это было хорошо.
Она выкрикивала сквозь слезы:
— Ты — Кохинор! Ты приносишь царственные несчастья! Урод!!!
Она кончила и рухнула на колени. И осталась лежать, ловя открытым ртом воздух. Как омуль, выброшенный на скалистый берег Байкала.
Имя третьей было Любовь. Она на это имя отзывалась, но я ее так не звал. Разве можно о любви в постели?
Она была худой и костлявой, жгучей брюнеткой, отзывчивой еще до прикосновения. Нервной и агрессивной.
Я взял ее на диване в традиционной позе. О да, она действительно была крайне традиционных манер! Она вертелась, как уж под вилами. Она кусала меня везде, где могла достать, а когда не могла — материла, как мегера. Длинными загнутыми когтями царапала мою спину и грудь, превращая их в кровавое месиво. И это было хорошо. Я разорвал на ней одежду в клочья. Я бил ее по щекам с размаху, а она все повторяла иступленно: