Ассистент
Шрифт:
Мы вышли. Зимовье стояло на более-менее ровной площадке над обрывом, а в десятке метров от него начинался довольно крутой подъем, тоже заснеженный, поросший сосной и лиственницей.
— Гриш, — спросил я, — а мы не облажаемся? Пол неровный, весь в щелях, вместо крыши — брезент, и вообще все на соплях склеено.
— Не дрейфь, — утешил меня художник, — в кадре все будет выглядеть естественно и непринужденно.
Вот оно как… я и не знал.
Григорий осмотрелся, выбрал одно из деревьев неподалеку — невысокую раскидистую
— Эта подойдет.
Повернулся ко мне:
— Ты сценарий фильма читал?
— А ты мне его давал? Я в руках его не держал даже.
— И правильно. Не фиг всякими глупостями голову забивать. Что тебе надо знать, я в двух словах расскажу. Значит, главный герой находит в заброшенном зимовье труп черного шамана. До него уже добрались волки…
— А волки откуда? — перебил я художника.
— Будут волки, не твоя это забота, — отмахнулся он и продолжил: — Главный герой достает свой большой черный пистолет и начинает палить по несчастным животным.
— Экшн, — вставил я со знанием дела.
— Что? — Малообразованный шестидесятилетний художник, вероятно, не знал простого русского слова.
— Это называется экшн. Он теперь в кино обязателен. Экшн и драйв.
— Ты, Андрей, меньше телевизор смотри, Пушкина лучше читай.
— Не люблю поэзию.
— Читай прозу.
— Я и прозу не люблю.
— А что любишь?
— Женщин люблю, и еще выпить в хорошей компании. Но женщин люблю больше. С ними, кстати, и выпить можно, и все остальное. Тогда получается — два в одном.
— Дурак! — махнул на меня рукой Григорий. — Мало тебя в детстве пороли.
Я не стал его разочаровывать, говорить всю правду, что в детстве меня не пороли вообще. Ни разу. Может, надо было?
— Ладно, слушай дальше, неуч. Главный герой разгоняет волков, находит в вещах шамана бутылку водки, садится рядом с ним у печки — греется и пьет водку, что равнозначно. Выпив всю бутылку, засыпает, и ему снится, будто бы шаман жив и хочет его убить… Это будет играть актер-бурят из Иркутского ТЮЗа… Потом главный герой приходит в себя и хоронит мертвеца на дереве, чтобы, значит, волки не достали…
— Лишили серых заслуженного обеда. Обидно.
Григорий на шутку не прореагировал. Я заметил, мало кто способен оценить чужое остроумие. Это все зависть. Зависть и дурное воспитание. Некоторых, я думаю, слишком много пороли в детстве. Все мозги выбили из заднего места к чертовой матери…
— Словом, — продолжал художник, — надо соорудить на дереве настил из досок, куда герой затащит нашего Буратину…
Буратину… Меня как током ударило. Ну конечно, именно его, гада, и будет таскать актер-англичанин, играющий главную роль. Значит, мне еще предстоит с ним встретиться, значит…
Меня затрясло. Попробовал закурить, выронил на снег сигарету. Поднимать не стал, вынул другую. Руки ходили ходуном… Что
Да я на месте обделаюсь, если снова увижу Буратину этого подлого, да я…
— Эй, что это с тобой? — заволновался Григорий.
— Ничего. Все нормально.
— Лезь на дерево.
Я полез. В двух метрах над землей художник меня остановил.
— Здесь, на развилке. Сучья спили и прибей три доски. Только чтобы ровный настил получился, аккуратней спиливай, понял? — Подал мне открытый перочинный нож. — Сделай засечки.
Я приставил лезвие к одной из веток чуть выше разветвления.
— Пойдет?
— Нормально, — одобрил Григорий. — Работай.
Я спустился, вернул ножик и пошел за инструментом.
Буратино, будь он неладен…
Я успел закончить с устройством аранга… Кстати, черных шаманов так не хоронят. На аранга выставляют людей и животных, убитых молнией, и не всегда, но часто — белых шаманов. Черных сжигают, и дело с концом. Впрочем, зачем такую незначительную мелочь знать французскому сценаристу?
Словом, я закончил с аранга, а мужики вставили полуостекленные оконные рамы, покрыли избу брезентом вместо крыши и уже забрасывали лопатами наверх снег, когда подъехали проверяющие — режиссер, оператор и переводчик Борис Турецкий. Художник-постановщик повел их показывать свое съемочное хозяйство.
Как я понял, начальство все в принципе одобрило, единственное, оператор велел разобрать до половины одну из торцовых стен. Там у него будет стоять камера.
Режиссер сам попробовал взобраться по моей сосне, причем цепляясь за ветки одной рукой. Другой он якобы придерживал на плече труп бурятского шамана. Полю Диарену показалось, что не хватает одной ветки. До утра отрастить я ее вряд ли успел бы, прибил ступеньку.
То, что в рамах не хватало стекла, оператору понравилось очень. Он вставил в пустой проем осколок, забракованный мужиками при остеклении, меньших размеров, криво сколотый по одной из сторон. Немец отошел на несколько шагов, посмотрел в визир (я теперь знал, как называется этот простой прибор, похожий на фотоаппарат-«мыльницу»). Оператор еще чуть отступил и снова посмотрел.
— Зер гут! Ка-ра-шо!
Я хотел предложить выбить все стекла, но передумал. Слишком «карашо» обычно «плёко».
Начальство уехало, Григорий Сергеев с ними, а я остался помогать мужикам разбирать стену. Дело нехитрое, ломать — не строить.
— Кто они по национальности будут? — спросил рыжебородый бригадир.
— Оператор — немец, режиссер — француз, — ответил я. — Есть еще чех, англичанин, был итальянец.
— Американцы с вами есть? — спросил мужик в волчьей ушанке.
— Американцев нет.
— Жаль.
Мужик с размаху рубанул топором по бревну и вдруг заорал во всю глотку как резаный, на мотив «зеленой крокодилы»: