Ассистент
Шрифт:
ГЛАВА 6
Бурят в шаманском прикиде
В усадьбу Никиты привезли меня в раздолбанном «жигуле» в сумерках, а из столовой после ужина я вышел уже в полную тьму. Каким-то невероятным образом, наверное случайно, я отыскал свой дом № 11.
В
Кто, скажите, обманул целый стопятидесятимиллионный народ, объявив, что бани полезны для здоровья? Что может быть полезного в пассивном сидении под потолком тесной клетушки, обшитой осиновой дранкой, на верхнем полке (ударение на последний слог) голым, потным, при температуре сто градусов по Цельсию? И ведь какой-нибудь придурковатый энтузиаст еще плеснет на раскаленные докрасна камни ковш воды, и повалит пар, густой, обжигающий изнутри и снаружи. Так ведь находятся еще бесстыдные кретины, которые в чем мать родила выбегают, распаренные, и ныряют в прорубь или сугроб, если водоем, к счастью для них, рядом отсутствует…
Увольте меня от подобной процедуры! То ли дело дома, в благоустроенной квартире — встал под душ, смыл пот и получил попутно удовольствие от барабанящих по затылку водных струй…
Впрочем, как-то на досуге я разгадал причину любви русского народа к русским баням. Она устрашающа, как гнев Господень, и проста, как ситцевые трусы.
Дело в том, что когда русский человек после смерти попадает в Ад, в его атмосфере он ощущает себя привычно, как на родине. Сказываются изнурительные банные тренировки при жизни. Тяжело в ученье, легко в бою. Сурово, но факт. Ну а то, что русский человек после смерти попадает именно в Ад, обсуждению не подлежит. Это аксиома. Если же он попадает все-таки в Рай, значит, он нерусский на самом деле, прикидывался при жизни сознательно или в заблуждение его ввела фальшивая запись в пятой графе краснокожей книжицы.
Словом, все ясно со мной: в банях меня тошнит, от омуля с душком — с души воротит. Может, я — папуас с острова Новая Гвинея? Ну уж нет!
— Пошли, Гриша, попаримся. Давненько я в баньку не захаживал, все как-то не получалось. Люблю я это дело, соскучился!
Мы попали не в баню, нет. Мы попали в вагон метро в час пик, переполненный сексуальными извращенцами. От подобного тесного и потного обилия голых мужиков мне нехорошо сделалось, противно и голова закружилась. И запашок, блин…
Ладно тебе, Андрей Татаринов, привыкай. В Ад попадешь и не заметишь даже, вроде в баньку сходил…
В предбаннике одежду не на что было повесить, в парной — не протолкнуться, свободных тазов нет, за кипятком — очередь. Люблю я русскую баню, особенно, когда мыться всем приспичило одновременно.
Ничего. Дождались, получили освободившиеся шайки, отстояли очередь за кипятком.
Сесть было не на что, потому что на верхнем полке лежал на животе английский актер, а на нижнем стоял мой знакомец — естественно-лысый реквизитор Вася и охаживал его березовым веником. Хорошо охаживал — от души, с размаху.
— Еще? — спрашивал реквизитор.
— Ис-чо! — истошно вопил англичанин после каждого удара, и Вася делал ему это «исчо».
Фингал под глазом сделался фиолетовым, потная лысина блестела. Демонстрируя отсутствие передних зубов, Вася улыбался, точнее — хищно скалился. Увидев меня, кивнул:
— Вишь, по-человечески нехристь заговорил, по-русски! — и хлестанул, как казак шашкой, разрубающей до седла.
— Ис-чо!
— Вася, хватит, ты убьешь его на хрен! Завтра снимать будет некого!
— Ни хрена с ним не сделается!
— Ис-чо!!!
Англичанин подскочил с полка и, хохоча, выбежал из парной.
— В сугроб пошел нырять, — пояснил реквизитор. — Я ему заранее весь банный процесс описал через переводчика.
— Какой сугроб, окстись? Нету в Хужире снега!
— Захочет, найдет. — Вася агрессивно потряс излохмаченным веником, видимо, вошел в раж. — Давай, земляк, ложись, я и тебя сделаю!
— Спасибо, в другой раз.
Попарились. Помылись.
Григорий Сергеев меня порадовал. Молодец мужик, с понятием. Когда мы вернулись в дом № 11, он поставил на стол чекушку водки.
— Специально на после бани взял.
Водителя в комнате не оказалось. В микроавтобус он, что ли, ночевать ушел? Пиротехнику Петру, понятно, предлагать мы не стали. Теперь он спал на животе, но храпел все равно. Вот, блин, наказание…
Разлили. Выпили. Закусили ломтиками копченого сала с черным хлебом. Это уже я догадался в дорогу взять.
Григория мгновенно сморило, и он лег в постель, а я, напротив, чувствовал себя необычайно бодрым и деятельным. Вот только куда их на ночь глядя девать, эти бодрость и деятельность, если — взглянул на часы на сотовом — через полчаса свет погаснет?
Решив перед сном еще раз полюбоваться на эксклюзивный теплый туалет, вышел во двор. Полной тьмы не было. Это со света так показалось. Постоял у дверей пару минут, глаза привыкли и стали видеть. Три источника света.
Звезды на Ольхоне — с кулак, яркие, сочные, будто остров не в центре Священного моря, а в ядре Галактики, где ночи нет по определению.
Растущая луна висела над горизонтом, без четверти полная.
Возле двухэтажной столовой горел костер, вокруг сидели несколько человек. Я пошел на свет.
Было в усадьбе Никиты, оказывается, предусмотрено и место для костра с врытыми лавками вокруг. На них сидели Поль Диарен, режиссер, Ганс Бауэр, оператор, Жоан Каро, продюсер, Карел, ее помощник, переводчик Борис Турецкий да чуть поодаль стоял, лукаво улыбаясь, Никита, хозяин заведения. Это те, кого я знал. Незнакомец был всего один, но какой! Цирк, да и только! Незнакомец был бурятом в нарядном шаманском прикиде. Он стоял у самого костра, весь освещенный, разглядеть его труда не составило.