Ассистентка Злодея
Шрифт:
– Ей хотелось поиграть с магией. Вот и всё, – практически прошептала Эви.
От маминой магии одуванчики начинали светиться, и свет колыхался вместе с цветами. Она сотворила шар из звёздного света и попросила Гидеона поймать его.
Эви смотрела, как брат бежит по лугу, и слишком поздно заметила, что шар света всё растёт и растёт. Никто ни о чём не подозревал, пока луг не заполнили крики Гидеона, а на месте, где он стоял, осталась лишь выжженная земля.
– Она убила твоего брата! – возразил отец с таким жаром, что она едва не
Это была правда. Эви не сомневалась, что мама не хотела, но она действительно убила его. Он умер на месте, и Эви рухнула, истерически крича. Она обеими руками вцепилась в землю и не поднималась, пока не услышала плач Лиссы. Её маленькая сестра лежала рядом в мамином шарфе.
А мама ушла.
Крепко зажмурившись, Эви тяжело вздохнула, мечтая, чтобы хватка на сердце ослабла.
– Ты её ненавидишь, пап?
По шершавой щеке отца скатилась единственная слеза.
– Иногда мне хочется, чтобы это было так. – Он вытащил из-за пазухи медальон, потёр его. – Она подарила мне это, когда мы познакомились. Я ношу его, потому что всё равно скучаю.
– Я иногда тоже.
Она скучала по маминому смеху, по теплу, которым она наполняла дом, но больше всего – по тому, что было до…
До того, как жизнь стала труднее, до того, как обстоятельства стали невыносимыми, до того, как Эви безвозвратно изменилась. Кем она была десять лет назад?
Отец будто бы размышлял над тем же вопросом.
– Будет нам уроком, Эви: береги сердце, его так легко разбить.
Мысли заполнил образ Тристана, Злодея. Она задумалась, сколько ещё хранила бы этот секрет, если бы не уволилась, сколько ещё раз смотрела бы на самых дорогих людей и врала бы им.
Эви вспомнила, как пару лет назад Лисса разбила вазу на подоконнике и сестры Сэйдж сидели бок о бок и склеивали осколки.
Но все труды были напрасны.
Месяц-другой спустя вазу задела Эви и опрокинула снова, и ваза разбилась во второй раз.
– Склеим? – предложила Лисса.
– Нет, дорогая, – вздохнула Эви. – Один-то раз трудно починить. Боюсь, во второй раз не стоит и надеяться.
Они выбросили черепки.
Она умом и сердцем задержалась на этом случае, пока дыхание не участилось, а волосы не прилипли к вспотевшему лбу. Слишком много она лгала. Одно дело – жить двойной жизнью, но совсем другое – когда ей не доверяют, когда её мнение, её преданность ничего не стоят.
Самое сложное и изматывающее, что приходилось делать Эви, – постоянно бороться за своё место в жизни, за важное место.
А она в самом деле вымоталась: всё болело, веки отяжелели, так что она устроилась в удобном кресле и закрыла глаза.
Какое-то время спустя она резко проснулась от стона отца. Вскочила, склонилась над ним. Его глаза были закрыты, с бледного лица сбежали все краски.
– Пап?
– Тихо, тихо. Ещё поживу. – Отец слегка улыбнулся и открыл голубые глаза.
– Не смешно, пап.
Они оба всё равно рассмеялись,
Папа был борец. Когда брат погиб, а мама ушла, он с головой ушёл в работу в мясной лавке, чтобы удостовериться, что двое оставшихся детей ни в чём не будут нуждаться. Дома он появлялся реже, но это было ничего. Эви он нанял репетитора, чтобы не ходить в школу и не общаться с другими деревенскими девочками, которые напоминали о прошлом, с девочками, у которых, кажется, не осталось с Эви ничего общего.
Вот что сделала с семьёй эта трагедия: изолировала их. Только отец всё ещё будто не возражал против общества живых, у него в деревне было много друзей, которые утешали его в последовавшие месяцы и годы. А Эви не отказалась бы жить среди призраков.
Лисса выросла лёгкой и общительной, она очаровывала всех, кому попадалась на глаза; трагедия, которую она застала младенцем, не затронула её, а Эви осталась какой была. Странной.
Она всегда говорила не к месту. Её разум и мысли не были заточены под вежливую беседу. Из-за этого любая попытка общения вызывала в ней такую тревогу, что в итоге она просто бросила эти попытки, бросила жить.
Когда отец заболел, стало только хуже. Больше поводов похоронить себя в делах вместо того, чтобы позволить быть самой собой. Пока она не начала работать на Злодея.
Забавно, что человек, который имел прямое отношение к смерти, будто бы вернул её к жизни, но теперь и этому пришёл конец. Эви ждал медленный откат к прошлому, пока вся она не обратится в пепел, как обгоревшие одуванчики.
В глазах защипало от слёз, но Эви сморгнула их и широко улыбнулась папе.
– Всё хорошо, – сказала она, повторяя слова, которые говорила Лиссе на том лугу сгоревших надежд много лет назад.
Всё хорошо.
Глава 22
– Это ещё что такое?
Человечек задрожал и осторожненько попятился от стола Тристана.
– Это… Это зелье, сэр.
Тристан взял серебряный кубок с мерзкой чёрной жижей.
Ни сливок, ни сахара, никаких потешных попыток Сэйдж нарисовать рожицу молоком. Всё не так.
– Я не просил зелья, – мрачно бросил он.
– Разумеется, сэр, но, э-э-э, десять минут назад вы велели мне: «Стюарт, сейчас же принеси мне чашку зелья, пока я тебя не освежевал!»
Точно, так Тристан и сказал… Он рассчитывал отказаться от зелья, пока не найдёт способ втихаря добавлять туда молоко, но к обеду голова раскалывалась, и его охватило отчаяние.
– Не буду я пить эти помои, сейчас же убери с глаз моих! – Он встал, пихнул кружку запуганному сотруднику, который едва успел подхватить её и вылетел из кабинета.
Тристан обменялся взглядами с Кингсли. Тот квакнул и поднял табличку, на которой прямо говорилось: «ОСЁЛ».
На этот раз Кингсли дал исчерпывающее описание.