Астарта 2. Суд Проклятых
Шрифт:
– Что… – прохрипел судья, чувствуя, как горло перехватило и сжало невидимым обручем. – Что происходит?
Рик попытался посмотреть вокруг своим особым зрением судьи, скользнуть в привычный пласт подреальности, где сохранял скорость и подвижность, в то время, как остальные люди становились медлительными и неповоротливыми, но и на привычном пласте, в его личном пространстве, где он был царём и богом, разливалось всё то же золотое сияние.
И всё те же сверкающие глаза Джонни смотрели на него поверх раскрытой книги, которую он держал в руках.
– Сначала я думал оставить тебя здесь, – сильным, чужим голосом сказал хозяин заведения, – слишком уж ты зарвался, Рик. Но ты не бросил своего спутника, а это значит, в тебе ещё осталась хотя бы зола от того
Рик почувствовал, как вся его сила словно сворачивается в дрожащий клубок, стягивается в одну точку где-то в солнечном сплетении, да там и остаётся замершим бесполезным комком никчёмных возможностей.
– Я дам тебе возможность выбора, судья. Ты можешь выйти к толпе и попытаться остановить их. Они удовлетворятся твоей смертью, город останется цел, а люди разойдутся по домам. Ты можешь отдать им своего товарища и уйти прочь коридором, который я открою тебе. Или ты можешь лишиться своей силы, но тогда вы сможете уйти вдвоём с Матиусом. Что ты выбираешь?
Золото книги выжигало глаза судьи, заставляя его плакать от нестерпимого света, льющегося отовсюду и ниоткуда сразу. И голос… Голос такого добродушного и спокойного бармена, превратившийся сейчас в глухие удары инфразвука, от которого дрожали зубы и внутренние органы Ричарда, голос, который разливался внутри, заставляя звенеть натянутой струной душу Ричарда.
– Какой же тут выбор, какой выбор? – послышался хорошо поставленный голос незнакомца слева от Ричарда, и золотое сияние отступило перед дрожащим маревом чёрной расплывчатой фигуры, скользнувшей в эту реальность из космической пустоты. – Идти на площадь, плоть свою отдав на растерзанье черни, чьё безумство готово только рвать и грохотать, сметая всё на истинном пути кровавом. А может, бросить друга прямо здесь? – задумчиво продолжила тёмная фигура, отдалённо напоминающая человеческую, медленно приближаясь к судье и замолчавшему Джонни. – Оставить спутника среди чумного плена… ведь ураган страстей на то и рвётся в стороны безумно, чтоб никогда не знать преград никчёмной дружбы. Кто эти люди? Кто они такие? Любимые, друзья, простые души? У каждого из них свои оковы. И страсть, и пламенная нежность, и любовь. И дружба, что готова двигать горы. А этот кто тебе? Всего лишь тело. Лишь оболочка, без души, без светлой искры, которую я вынул безупречно. Оставь его – ему одна дорога. Он станет мне вместилищем и домом. А если выбрать бегство вместе с телом? – тёмная фигура медленно обвела призрачной рукой пространство. – Куда ты побежишь, кому ты нужен? Кого ты сможешь после звать своей любовью? Где все друзья, родные и люди, что могут просто так шагнуть в пространство за тем, кто стал им вожаком, царём и богом? Беги… беги, судья! Тебе одна дорога – туда, где станешь ты неотличим от прочих, чьи души я легко срываю с веток, как перезревшие плоды сладчайшей вишни. И долго упиваюсь вкусом дивным, смакуя жидкость алую, что терпче крови. Беги, беги, игрушка сил неведомых всем прочим. Марионеткой был, да ею и остался. И сила, что дана тебе сегодня, под час не так уж и сильна в тебе бывает. Беги, беги, покуда есть такая вещь, как страх расстаться с собственною жизнью. И прочь сомнения, друг мой, они тебе ни к месту. Сомненья ты отринь, они пустое. Беги, скрывайся, прячься от себя… Ты так меня умеешь ненавидеть, что сам похож на короля тобой проклятых, и от меня неотличим ты ни на йоту.
Тёмная фигура приблизилась к Ричарду, и тот отпрянул назад, ощутив могильный холод, исходящий от существа из чёрного тумана.
– И я приду к тебе, приду безумно скоро, чтобы испить такую гордую и яростную душу, – он едва слышно засмеялся в лицо судье. – Ведь это всё, – он картинно обвёл рукой пространство, – лишь для тебя. Ты белая фигура на доске, а мне роль чёрного ферзя дана судьбою, но в нашей партии прекраснее всего не тот финал, что звался бы великим, а лишь сама игра, клокочущая в крови, как жаркий яд любовного томленья. Беги, судья, и забирай пустое тело, мне
Тёмная фигура метнулась к Лонгину, схватила его за шею, приподняв над полом на добрый фут, и повернула голову, глядя на Ричарда.
– Но я могу решить твою проблему. И простой выбор делать просто не придётся…
Моргану показалось, что он слышит сдавленный хрип начавшего приходить в себя Матиуса и тошнотворный хруст позвонков, пока тёмная фигура сжимала стальные пальцы на горле жертвы. Рик рванул с пояса свой меч, даже не осознав, когда вообще потянулся к оружию, и постарался рубануть по вытянутой руке Потребителя, которого узнал почти сразу, но ждал удобного момента для начала схватки. Сверкающий клинок прошёл сквозь дымчатую конечность, не причинив никакого вреда. Тот запрокинул голову и засмеялся. Потом хорошенько тряхнул в воздухе телом Лонгина и с силой отбросил его прочь, прямо на молчавшего всё это время Джонни, замершего с открытой книгой в руках.
Рик рванулся к Потребителю как раз в тот момент, когда Лонгин, очертив в воздухе дугу, снёс хозяина заведения. Золотое сияние мигом померкло, раскрытая книга выпала из рук Джонни, глухо стукнувшись об пол.
Пространство вокруг стало прежним. С улицы донеслись безумные крики, хлынувшие вместе со звуками битого стекла, радостным улюлюканьем и гортанными криками. Повсюду лаяли или выли собаки, слышался треск и звуки драки, двери бара уже трещали от напора горожан, издали слышались не то мольбы о пощаде, не то пьяные голоса насильников и грабителей.
На долю секунды, всего на мгновение, пока одна реальность неохотно возвращалась в другую, перед Ричардом возникло узкое лицо, скрытое красивой карнавальной маской, и призрачная дымчатая плоть обрела упругость и уязвимость.
Зарычав, будто раненый зверь, судья с силой вонзил сверкающее лезвие меча в плечо противника. Тот глухо застонал, отшатнувшись в сторону, и снова обретая туманную плоть взамен такой слабой человеческой оболочке.
Потребитель исчез, будто шагнул в каменную стену позади себя. Рик на мгновение затормозил с поднятым клинком, оглядываясь по сторонам во всех доступных реальностях и линиях времени. Поднявшийся с пола покряхтывающий Джонни уцепился рукой за гладкую барную стойку и, приподняв над ней голову, молча указа рукой куда-то в сторону подсобки.
Рик бросился туда, не тратя времени на раздумья. А на улице продолжала бушевать толпа безумных горожан, напившихся до чертей, смеющихся и плачущих, решивших напоследок хорошенько отметить свои последние часы в обречённом городе, над которым подняла и расправила крылья чума…
12.3. Лонгин. Правда о монахе
Он открыл глаза от лёгкого дуновения тёплого ветерка, принёсшего с собой запах гари и крови. Ровные ряды вековых деревьев стояли вокруг, безмолвно шелестя тяжёлыми листьями, словно отдавали последнюю дань погибающему где-то далеко городу. Шёпот разнотравья, запах мокрой земли и прелых листьев, едва уловимое скрежетание толстых стволов, копошение букашек в траве, мягкий рассеянный свет восходящего солнца, проливающийся сквозь сплетения ветвей над головой…
Лонгин впервые за долгое время чувствовал покой. Покой и удовлетворение, которые не смогли отнять ни нарастающая в голове боль, ни сжимающее её изнутри чувство страха, ни даже подступающая со всех сторон тьма.
Здесь и сейчас, на этом крошечном островке безмолвия и тишины, прерываемой только редким щебетанием птиц, он чувствовал себя по-настоящему спокойно и хорошо.
Маттиус улыбнулся, чувствуя, как трескаются пересохшие губы. Он лежал бы так целую вечность, вдыхая запахи рощи, впитывая всем телом прохладу влажной почвы и мягкого травяного ковра, размышляя о том, что произошло, что не случилось и что могло бы случиться. Размышляя спокойно, без надрыва, без этого вечного чувства скребущей душу обречённости поисков, без кошмаров о Потребителе, вынимающем его душу и рассматривающем её, будто букашку под лупой.