Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной
Шрифт:
Инспектор ничуть не обиделся, только рассмеялся в ответ: его любовь к искусству начиналась и заканчивалась игрой на тромбоне в сводном духовом оркестре пожарных и полицейских.
— А теперь просто поверьте мне на слово, что макияж, как теперь принято говорить, или боевая раскраска женщин, — это тоже целое искусство, недоступное большинству мужчин; о пресловутом меньшинстве мы речи не ведем. Некоторые женщины владеют этим искусством как природным даром, а другие этому старательно обучаются. Когда такая женщина садится перед зеркалом, она превращается в настоящего художника. Это искусство порой бывает изящно, его произведения трогательно мимолетны, и оно имеет свою историю, восходящую к глубокой древности.
Миллер внимательно слушал.
— Как вы считаете, инспектор, которая из двух женщин, чьи фотографии лежат сейчас перед нами, красивее — Ада Кёнигзедлер или Неизвестная? Будем пока так ее называть.
— Разумеется, госпожа фон Кёнигзедлер красивее. Это очень интересная дама.
— Интересная — да, причем во всех отношениях. Но она далеко не красавица. А вот Неизвестная — она и моложе, и хороша собой, и черты лица у нее абсолютно правильные. Настоящая русская красавица! Но почти любой мужчина отдаст пред- почтение Аде фон Кёнигзедлер. И знаете почему? Только потому, что она умеет пользоваться косметикой. — Апраксина торжественно подняла фотографию Ады фон Кёнигзедлер. — Это лицо, инспектор, — настоящая профессиональная работа, здесь видна рука большого мастера! Несомненно, исполнено сие произведение в каком-нибудь дорогом институте красоты. Гм… Впрочем, беру назад свои слова о том, что Ада Светлова не может быть агентом КГБ: в СССР хорошо подготовленных агентесс в особо секретных заведениях обучают искусству макияжа и искусству профессионального обольщения.
— Вы хотите сказать, что эта женщина может быть проституткой? Ну да, в Киеве она работала с иностранцами…
— Фи, инспектор! Не так примитивно, но гораздо серьезнее: не исключено, что Ада фон Кёнигзедлер — «ласточка».
— А это что еще за птица?
— Это такие птички, которых выращивают в вольерах КГБ специально для того, чтобы внедрять за границу в качестве жен или любовниц лиц, интересующих советскую разведку. Впрочем, мужчин тоже — их зовут «воронами». Одна такая «ласточка» залетела в постель знаменитого чилийского революционера Че, а потом погубила его в нужный для СССР момент. Большой успех выпал, было, на долю «ворона», сумевшего жениться на дочери самого богатого человека земли Онассиса.
Но «ворона» вскоре разоблачили, и Онассисы отделались от него, подарив на прощанье пароход. — По лицу графини скользнула легкая улыбка приятных воспоминаний, и Миллер предположил, что в разоблачении упомянутого «ворона» без Апраксиной не обошлось. — В начале своей карьеры «ласточки» часто работают переводчицами, гидами, служительницами в отелях для иностранцев. Может быть, отсюда и столь умелый макияж на лице этой «интересной дамы», как вы изволили заметить. В любом случае интерес она представляет, а потому давайте внимательней всмотримся в ее лицо. Морщин на нем, конечно, почти не заметно.
— Но вот я вижу у нее такие же морщинки над бровями, какие вы заметили на лице Неизвестной.
— О нет, инспектор, вы ошибаетесь! Тут совсем другое. У Неизвестной эти морщинки составляют прямой угол, а у Ады фон Кёнигзедлер — острый. Это не морщины тревоги: эти морщинки я называю «наконечником стрелы» — они свидетельствуют об агрессивной сосредоточенности: эта «интересная дама» явно что-то задумала и идет к своей цели упорно и неуклонно. И ничего другого морщины на ее лице нам не поведают, потому что больше их и нет. При встрече, возможно, прояснится что-нибудь еще: живая мимика выдает гораздо больше, чем статичная фотография. Но уже ясно, к какому женскому типу
— Может быть, она просто кусала губы перед смертью и помада размазалась? — предположил Миллер.
— Браво, инспектор! И все-таки обведены они не были, а теперь все молодые женщины это делают. Золотисто-бежевая краска на ее веках совершенно не подходит к серо-голубым глазам, и ресницы накрашены черной краской, что вовсе не подходит ни к цвету глаз, ни к цвету теней на веках. Похоже, что она не особенно умеет краситься. Но главная улика — румянец, вернее его отсутствие. Вы только посмотрите, какой контраст составляет эта яркая губная помада с бледностью ее щек, лба и подбородка! Щеки получились похожими на два перевернутых блюдечка и делают лицо круглым и плоским, а ведь на самом деле оно имеет прекрасную овальную форму. Круглое лицо как раз у Ады фон Кёнигзедлер!
— Неужели? — инспектор очень удивился и снова пригляделся к фотографиям обеих женщин. — Действительно… Но первое впечатление совершенно обратное.
— Это так. Русские женщины не умеют пользоваться румянами и, выехав на Запад, не сразу этому научаются. Можно предположить, что Неизвестная приехала из России недавно и что там она принадлежала не к тому кругу женщин, которых специально обучают пользоваться косметикой. То есть она не актриса, она не из «новых русских» и уж тем более не «ласточка». И еще одно: в Мюнхене у нее не нашлось подруги, которая научила бы ее правильно накладывать макияж, что снимает подозрения с Ады фон Кёнигзедлер. Или же подруга находила удовольствие, наблюдая промахи Неизвестной по части макияжа, — что как раз наводит на подозрения в адрес Ады фон Кёнигзедлер.
Инспектор понимающе кивнул.
— А теперь, — продолжала Апраксина, — обратите внимание на серьги покойной: это пластмасса и сталь — либо дурной вкус и дешевка, либо последний писк моды. Да-да, законодатели мод заставляют и самых богатых женщин носить пластмассу и сталь: знаменитая мадам Шанель, поднявшаяся из низов, получала особенное удовольствие, вынуждая аристократок носить искусственные жемчуга. А вот на шее у Неизвестной изумительное украшение, похожее на роскошный ошейник: это серебряная чеканка с бирюзой, явный Восток. Женщина со вкусом не надела бы на себя два столь разностильных украшения.
Инспектор встрепенулся.
— Хотите взглянуть на этот ошейник, графиня? Он у меня с собой. — Миллер извлек из портфеля коричневый бумажный пакет и протянул его Апраксиной. Она наклонила пакет, и на стол с резким звоном выпали две половинки серебряного обруча.
— Почему он распилен надвое?
— Обруч оказался несъемным, пришлось его распилить.
— Любопытно: так он был запаян прямо на шее Неизвестной? Татарщина какая-то!
— Вы ставите под сомнение ее русское происхождение?
— Отнюдь. Хотя одна старая грымза вроде меня как-то сострила: «Поскреби русского и найдешь татарина».
— Может быть, Неизвестная принадлежала к семье с сохранившимися древними русскими традициями? — предположил Миллер.
— Оставьте, инспектор! Не было у русских таких диких традиций. Скорее, это какой-то романтический обряд, а не национальный. Например, символ верности до гроба — вместо обмена кольцами при церковном венчании. Кстати, таким же обрядом может быть и питье «Асти спуманте» перед самоубийством — если это самоубийство. Не для храбрости же она пила это легкое вино: тут были бы уместней коньяк или водка.